— Ну вот вы и вернулись. — Это было все, что миссис Мур произнесла вместо приветствия.
Адела села на край дивана и взяла старуху за руку. Миссис Мур отдернула руку, и Адела почувствовала это; ее оттолкнули все, включая и миссис Мур.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Ронни. — Мне казалось, что утром, когда я уезжал, у тебя все было хорошо.
Ронни изо всех сил старался сохранить спокойствие, но уходя он просил мать приветливо встретить Аделу и теперь чувствовал, как в нем нарастает раздражение.
— Я хорошо себя чувствую, — через силу произнесла миссис Мур. — Между прочим, я внимательно рассмотрела обратный билет. Оказывается, его можно поменять. Выбор пароходов намного больше, чем я думала.
— Может быть, мы вернемся к этому вопросу позже?
— Наверное, Ральф и Стелла хотят знать, когда я приеду.
— У нас еще масса времени на составление планов. Как, по-твоему, выглядит Адела?
— Я так рассчитываю на вашу помощь; какая это радость, снова быть с вами. Все другие люди мне здесь чужие, — торопливо сказала девушка.
Но миссис Мур не проявила ни малейшей склонности отвечать на подобные излияния. Всем своим видом она выказывала недовольство. Казалось, она говорила: «Долго ли еще мне будут докучать?» Христианское терпение изменило ей, превратилось в жесткость, в раздражение, направленное на весь род человеческий; она не проявила ни малейшего интереса к аресту Азиза, практически ничего об этом не спрашивала и отказалась встать с дивана в ту страшную ночь Мухаррама, когда толпа едва не вломилась в дом.
— Я понимаю, что все это пустяки; я должна быть разумной, и я стараюсь… — продолжала Адела, борясь с непрошеными слезами. — Я бы не стала так реагировать, если бы это случилось где-нибудь в другом месте; но сейчас я даже не знаю, где это случилось.
Ронни показалось, что он понимает, о чем говорит Адела; она была не в состоянии найти или описать ту самую пещеру и даже сопротивлялась любым попыткам прояснить ситуацию, и было ясно, что защита умело воспользуется этим обстоятельством. Он поспешил успокоить Аделу: говорят, что все Марабарские пещеры похожи одна на другую, как близнецы. Он уверен, что в будущем их пронумеруют белой краской.
— Да, да, я имею в виду именно это; но хуже другое — я все время слышу эхо.
— Какое эхо? — спросила миссис Мур, обратив наконец внимание на Аделу.
— Я не могу от него избавиться.
— Думаю, что и не сможешь.
Ронни уже несколько дней твердил матери, что Адела не совсем здорова, но мать почему-то была настроена очень злобно.
— Миссис Мур, что это за эхо?
— А ты не знаешь?
— Нет. Что это? О, скажите, скажите! Я думаю, что только вы сможете мне это объяснить… Это мне очень поможет…
— Если ты этого не знаешь, то не знаешь; я не смогу тебе это объяснить.
— Думаю, это жестоко с вашей стороны, что вы не хотите мне ничего сказать.
— Сказать, сказать, сказать, — злобно процедила сквозь зубы старуха. — Можно подумать, что все можно высказать! Всю мою жизнь я только и делала, что говорила и слушала, что говорят мне. Теперь наконец я хочу, чтобы меня оставили в покое. Нет, не для того, чтобы умереть, — язвительно добавила она. — Вы, конечно, ждете моей смерти, но когда я убедилась, что вы с Ронни поженитесь, когда я увижу, что двое остальных тоже соберутся жениться и замуж, я удалюсь в свою личную пещеру. — Она улыбнулась, но эта реплика, касающаяся обыденных вещей, лишь добавила горечи ее словам. — Я хочу удалиться туда, где молодые люди не будут приставать ко мне со своими вечными вопросами в ожидании ответов. Мне нужна тихая полочка.
— Все так, мама, но, между прочим, приближается суд, — горячо возразил сын, — и большинству из нас кажется, что сейчас мы должны держаться друг за друга, а не ссориться. Ты собираешься так же вести себя и на свидетельской трибуне?
— Почему я должна оказаться на свидетельской трибуне?
— Чтобы подтвердить наши доказательства.
— Я не желаю иметь ничего общего с вашим нелепым судом, — злобно ощетинилась миссис Мур. — Не втягивайте меня в это дело.
— Я тоже не хочу, чтобы она участвовала в суде; я не хочу новых неприятностей для себя, — закричала Адела и снова взяла старуху за руку, которую та снова отдернула. — Ее показания совершенно бесполезны.
— Я думал, что она сама захочет дать показания. Никто тебя ни в чем не обвиняет, мама, но факт остается фактом. Тебе стало плохо в первой пещере, и ты позволила Аделе идти с ним в другие пещеры, но, если бы ты смогла пойти с ними, ничего бы не случилось. Он заранее все продумал, я уверен в этом. Ты попала в ловушку, как до тебя Энтони и Филдинг… Прости, что я так с тобой говорю, но ты не имеешь права так высокомерно и пренебрежительно отзываться о суде. Если бы ты была больна, другое дело, но ты же сама говоришь, что хорошо себя чувствуешь, и в таком случае ты, как мне кажется, должна принять участие в суде.
— Не надо ее беспокоить — не важно, здорова она или больна, — сказала Адела, встав с дивана и взяв Ронни за руку. Потом она со вздохом выпустила ее и снова села. Но он был доволен тем, что она сочла его союзником, и покровительственно посмотрел на мать. Он никогда с ней особенно не ладил и всегда ощущал какое-то беспокойство в ее присутствии. Она отнюдь не была милой пожилой леди, каковой ее считали посторонние люди, и Индия просто раскрыла ее сущность.
— Я буду присутствовать на вашей свадьбе, но в суд я не пойду, — объявила она им, стукнув себя по колену. В последнее время она стала беспокойной и грубой. — Потом я уеду в Англию.
— Ты же сама говорила, что не поедешь в Англию до мая.
— Я передумала.
— Думаю, надо покончить с этими неожиданными препирательствами, — решительно произнес молодой человек. — Ты не желаешь во всем этом участвовать, и этого достаточно.
— Мое тело, мое жалкое тело, — вздохнула миссис Мур. — Почему оно так ослабло? О, почему я не могу просто встать и уйти? Почему я не могу покончить со всеми своими обязанностями и просто уйти? Почему у меня болит и кружится голова всякий раз, когда я встаю? И все время на меня сыплется: надо сделать то, надо сделать это, надо сделать все по-твоему или так, как хочет она, надо все время кому-то сочувствовать и брать на себя тяготы других. Почему нельзя сделать то и это так, как хочу я, — и оставить меня в покое? Я не могу понять, почему надо все сделать, все довести до конца. Зачем эта свадьба? Свадьба, замужество?… Род человеческий давно был бы единым, если бы в этих свадьбах был хоть какой-то толк. Вся эта трескотня о любви, о любви в церкви, о любви в пещерах — как будто существует какая-то разница, — как мне все это надоело, как устала от всего этого вздора!
— Чего ты хочешь? — в отчаянии спросил Ронни. — Ты можешь высказать это понятным языком?
— Я хочу получить свои карты для пасьянса.