— Расскажите нам об Акбаре.
— А, так вы слышали это имя! Хорошо. Хамидулла — вы с ним еще познакомитесь — скажет вам, что это величайший из Моголов. Я же говорю: «Да, Акбар прекрасен, но он был наполовину индус, он не был истинным мусульманином», и тогда Хамидулла кричит: «Не большим мусульманином был и Бабур, он пил вино». Это так, но Бабур раскаялся в этом, и это меняет дело, потому что Акбар так и не раскаялся в новой религии, которую он изобрел вместо священного Корана.
— Но разве не прекрасна была эта новая религия? Ведь она могла объединить всю Индию.
— Мисс Квестед, она была прекрасной, но глупой. Вы придерживаетесь вашей религии, я — своей. Это самое лучшее, что можно придумать. Ничто не сможет объединить Индию, ничто, ничто, и в этом была ошибка Акбара.
— Вы действительно так считаете, доктор Азиз? — задумчиво спросила она. — Надеюсь, вы неправы. В этой стране должно быть что-то универсальное — я даже не имею в виду религию, ибо я не религиозна, но что-то должно быть, чтобы сломать разделяющие ее барьеры.
Она всего лишь предлагала всеобщее братство, о котором он и сам иногда мечтал, но высказанная идея сразу показалась ему неверной.
— Возьмите для примера мой случай, — продолжала мисс Квестед. Это и в самом деле был ее случай, и это воодушевляло ее. — Не знаю, слышали ли вы об этом, но я собираюсь выйти замуж за мистера Хислопа.
— Примите по такому случаю мои искренние поздравления.
— Миссис Мур, могу я поверить доктору Азизу наши англо-индийские трудности?
— Это ваши трудности, а не мои, дорогая.
— Ах да, действительно… Так вот, выйдя замуж за мистера Хислопа, я войду в категорию людей, которых называют англоиндийцами.
Азиз протестующе поднял руку.
— Это невозможно, возьмите назад эти ужасные слова.
— Но это неизбежно, мне не удастся уклониться от этого ярлыка. Правда, я надеюсь избежать его внутренне, в душе. Такие женщины… — Она умолкла, не желая называть имена; всего пару недель назад она, не колеблясь, назвала бы и миссис Тертон, и миссис Каллендар. — Некоторые женщины именно таковы — они ведут себя с индийцами неблагородно, высокомерно, и мне будет стыдно, если я начну вести себя так же, как они, но — и в этом заключается моя трудность — во мне нет ничего особенного, выдающегося, я не отличаюсь ни добродетелью, ни силой, которые помогли бы мне сопротивляться окружению и не раствориться в нем. Вот почему мне нравится религия Акбара или ее равноценная замена — она помогла бы мне сохранить приличия и укрепить дух. Вы понимаете, о чем я говорю?
Эти слова пришлись ему по душе, но его разум оцепенел, потому что она упомянула о своем замужестве. Он не хотел вмешиваться в такие сугубо личные дела.
— Вы наверняка будете счастливы с любым из родственников миссис Мур, — с церемонным поклоном сказал он.
— О, мое счастье — это совершенно иное. Я хочу посоветоваться с вами относительно трудностей, с которыми сталкиваются англоиндийцы. Что вы можете мне сказать?
— Вы абсолютно не похожи на других, уверяю вас. Вы никогда не будете обижать мой народ.
— Мне сказали, что через год все становятся другими.
— Значит, вам солгали, — горячо, даже со злостью воскликнул Азиз. Он вспыхнул, потому что она сказала правду, и это задело его за живое; фраза сама по себе в этой ситуации прозвучала как оскорбление. Однако Азиз тут же взял себя в руки и рассмеялся, но ее оплошность нарушила мирное течение беседы — едва не приведя к ссоре культур, — и он сник, словно пустынный цветок. Сказка закончилась, они снова сидели среди скалистых холмов.
— Идемте, — сказал он, протянув по очереди руку каждой из женщин. Они неохотно встали, готовясь к экскурсии.
Первая пещера была почти комфортной. Они, правда, подмели подолами юбок довольно большую лужу, а потом им пришлось карабкаться вверх по неудобным камням, спиной ощущая немилосердно обжигавшее их солнце. Наклонив головы, они, одна за другой, исчезли в чреве холма. Лишь маленькая черная дыра зияла в том месте, где только что виднелись их силуэты в цветных платьях. Гора засосала их, как засасывает воду воронка. Непоколебимо продолжал возвышаться лишь отвесный склон; возвышалось и небо, державшее на месте отвесные скалы; в небе, между вершинами каменистых холмов, уверенно и неторопливо, но с деланой неуклюжестью покачивался белый брахманский воздушный змей. Должно быть, так выглядела планета до того, как на ней появился человек с его ненасытным зудом к иллюзиям. Змей исчез… Видимо, испугавшись птиц. Потом отверстие рыгнуло, и в нем вновь показались люди.
На взгляд миссис Мур, Марабарская пещера была ужасна, потому что она едва не упала в обморок, оказавшись внутри, но была лишена возможности даже сказать об этом, до того как вышла на воздух. Впрочем, это было в порядке вещей; она всегда страдала предрасположенностью к обморокам, а пещера оказалась переполненной, ибо туда набилась вся сопровождавшая их свита. В забитой деревенскими жителями и слугами круглой камере было душно и пахло потом. В темноте она сразу потеряла из виду Азиза и Аделу, не могла понять, кто ее толкает, и в довершение всех бед ей стало трудно дышать. Что-то голое и противное ткнулось ей в лицо и прижалось к губам. Она попыталась пробиться к выходу, но входящие в пещеру местные жители оттеснили ее назад. Потом миссис Мур ушиблась головой о стену. На мгновение она едва не обезумела и металась по пещере, задыхаясь и размахивая руками, как бесноватый фанатик. С ума ее сводил не только запах и ушиб, в пещере звучало невероятное, неправдоподобное, ужасающее эхо.
Профессор Годболи ничего не говорил об эхе; вероятно, оно не производило на него такого тягостного впечатления. В Индии есть несколько мест с примечательным эхом. Есть храм в Биджапуре, где сказанное шепотом слово возвращается назад, обогнув купол; в Манду длинное слово возвращается обратно неискаженным. Эхо в Марабаре было совершенно иного рода; оно было абсолютно нечленораздельным и не зависело от качества первоначального звука. Что бы ни было сказано, ответом становился какой-то монотонный шум, бесчисленное множество раз отражавшийся от стен, пока не угасал где-то под потолком. Человеческим письмом этот звук можно было изобразить разве что буквосочетанием «боум», или «боооум», или «ообоум», помня, что звук глухой и невыразительный. Надежда, вежливое извинение, шмыганье носом, скрип обуви — все это порождало один и тот же звук — «боум». Даже чирканье спички о коробок довольно долго отбивалось от стен, как будто вдоль них полз червяк, хотя и не завершающий полный круг. Если же одновременно говорили несколько человек, то пещера наполнялась какофонией звуков, напоминавших клубок извивающихся — каждая сама по себе — змей.
За миссис Мур из пещеры вышли и все остальные. Азиз и Адела вышли из пещеры, улыбаясь, и миссис Мур, чтобы он не принял ее недовольство на свой счет, тоже улыбнулась. Она хотела узнать, кто был злодей, уткнувшийся голой кожей ей в лицо, но ей не сразу это удалось. Все эти люди были милейшими созданиями, желавшими только одного — доставить ей удовольствие, а в лицо ей ткнулся голый младенец, жавшийся к груди одной из женщин. В пещере не оказалось ничего зловещего, но удовольствия она не получила никакого и от посещения следующей пещеры решила отказаться.