Еврейская сага. Книга 3. Крушение надежд - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Голяховский cтр.№ 70

Обратно в электричке Павел ехал с Костей Богатыревым, и тот восторженно говорил:

— «Доктор Живаго» — это значительное творение русской литературы. Бориса Леонидовича ожидает мировая слава. Смысловой фокус романа в том, как повлияла на интеллигентных людей русская революция. Об этом у нас почти ничего не написано.

Его слова были отражением всеобщих ожиданий: люди надеялись, что с наступлением хрущевской оттепели в жизни и искусстве произойдут большие перемены.

Павел слушал с интересом, потом сказал:

— Надеюсь, вы правы. Меня только меня удивило настойчивое повторение христианской темы. Ни Пушкин, ни Лермонтов, ни Некрасов и Тютчев не заигрывали с религией. Пушкин даже высмеял ее в своей «Гаврилиаде». А Толстого вообще отлучили от церкви. В молодые годы Пастернак тоже не писал на эти темы. Да и вообще, ведь за века написано так много гимнов, псалмов, песнопений, хоралов, сочинено столько легенд. Зачем еще?

Костя удивленно поднял брови, улыбнулся, возразил:

— Это верно, но, кроме Пастернака, еще многие поэты-евреи писали и пишут на христианские темы. Теперь это стало поэтической модой. Существует ведь даже такой термин — иудео-христианская культура.

* * *

В приподнятом настроении в январе 1956 года Пастернак передал рукопись романа в журналы «Новый мир» и «Знамя» и надеялся на скорое опубликование. Но он лежал там мертвым грузом — ответов не последовало.

Пастернак писал в редакции: «Вас останавливает неприемлемость романа. Между тем только неприемлемое и надо печатать. Все приемлемое давно написано и напечатано. Вся наша литература теперь — это владычество мертвой буквы. Так она отражает наш бескрылый век. Основная роль в духовном освобождении общества от давления сталинизма зависит от новой литературы, она должна отражать разные точки зрения на жизнь и помогать людям узнавать и думать».

Через полгода ожидания Пастернак рассказал о ситуации Косте Богатыреву. Костя как переводчик постоянно пересекался с иностранными литераторами, приезжающими в Советский Союз. Он с жаром предложил:

— Борис Леонидович, я привезу к вам итальянцев. Они знают о вашем романе и будут счастливы издать его в Италии.

Костя привез итальянцев к нему на дачу 30 июня 1956 года. Пастернак работал в своем огороде, встретил их в резиновых сапогах и с лопатой в руках. Итальянцы попросили у Пастернака рукопись романа: «Чтобы у Вас не было неприятностей, мы передадим рукопись в Милане издателю коммунисту Фельтринелли». Пастернак написал ему, что будет рад появлению романа в Италии, но предупреждал: «Если его публикация здесь, обещанная многими нашими журналами, задержится и Вы ее опередите, ситуация для меня будет трагически трудной… но мысли рождаются не для того, чтобы их таили или заглушали в себе, но чтобы быть сказанными» ^[48].

О передаче рукописи за границу пошли слухи. Руководители Союза писателей заволновались, предложили Пастернаку написать в Италию и потребовать рукопись романа обратно, якобы для переделок, так как роман пока еще не совершенен. Он отвечал: «Люди, нравственно разборчивые, никогда не бывают довольны собой, о многом сожалеют, во многом раскаиваются. Единственный повод, по которому мне не в чем раскаиваться в жизни, это роман. Я написал то, что думаю, и по сей день остаюсь при этих мыслях. Может быть, ошибка, что я не утаил его от других. Уверяю вас, я бы его скрыл, если бы он был написан слабее. Но он оказался сильнее моих мечтаний, сила же дается свыше, и таким образом, дальнейшая судьба его не в моей воле. Вмешиваться в нее я не буду. Если правда, которую я знаю, надо искупить страданием, это не ново, и я готов принять любое» ^[49].

* * *

Эти переговоры, ожидание, полемика и принятие решений совпали по времени с венгерским восстанием осенью 1956 года. Кровавое подавление восстания сказалось на атмосфере во всем мире и в самом Советском Союзе. Хрущев и его соратники поручали организациям и отдельным представителям интеллигенции подписывать письма с одобрением репрессий и осуждением венгерских руководителей, потом эти «воззвания» публиковались в газетах. Нужно было показать всему миру, что народ и интеллигенция полностью поддерживают подавление венгерского свободомыслия.

Боясь гнева властей, многие писатели покорно подписывались. Приехали за подписью и к Пастернаку на дачу. Он не только не подписал, но вскипел и грубо спустил приехавших с лестницы. Это усугубило его вину в глазах правительства. 19 августа Пастернака вызвали в ЦК партии. Он не поехал, сославшись на плохое здоровье.

Заведующий отделом культуры ЦК партии Поликарпов по нескольку раз в день звонил в Союз писателей и настаивал: «Делайте все возможное, чтобы остановить публикацию за границей романа Пастернака».

Павел видел, какая суета поднялась в Союзе и какие страсти кипят в правлении. Секретариат Союза послал телеграмму итальянскому издателю с требованием вернуть рукопись романа, утверждая, что это желание автора. Но рукопись не вернули. Тогда секретарь Союза поэт Алексей Сурков поехал в Милан для личных переговоров. Но он ничего не добился, и роман «Доктор Живаго» был опубликован на итальянском, а потом его опубликовали во Франции, Англии, США, Западной Германии.

Сидя за своим рабочим столом в закутке коридора, Павел наблюдал панику «китов» — секретарей Союза. Они испугались, что их выгонят, исключат из партии, сошлют. И все из-за «этого Пастернака».

Сергей Михалков написал басню про «некий злак, который звался Пастернак». Ненависть к Пастернаку накаливалась. Эти известные и важные люди звонили ему, слали телеграммы, обвиняли в отсутствии патриотизма, в нелюбви к своей стране. Павел удивлялся, до чего ничтожны оказались они в своем страхе перед властью, и вспоминал слова из романа Алексея Толстого «Петр Первый»: «робели не умом, а поротой задницей».

В очередное воскресенье он поехал в Переделкино повидать Пастернака и выразить ему свое сочувствие. Поэт окучивал картошку на огороде. Они сидели на той же скамейке, на которой итальянцам была передана рукопись романа. Пастернак говорил:

— Хорошо, что вы приехали, а не позвонили. Я теперь к телефону отношусь так же, как к проверяемым открыткам, отвечаю невпопад общими фразами: да, нет, все здоровы, чего и вам желаем. Мой роман появился во Франции. Я получаю оттуда личные письма, головокружительные, захватывающие. Все это само по себе целый роман, отдельная жизнь, в которую можно влюбиться. Но быть так далеко от всего этого, зависеть от медлительности и капризов почты, от трудности иностранных языков! Я отвечаю на эти проявления симпатии и интереса по-немецки, по-английски, по-французски. Чтобы ню привлекать внимания почтовой цензуры, прибегаю к маленьким хитростям и пишу бисерным почерком. Наименование романа, издательств и собственные имена я заменяю первыми буквами или русифицирую.