Глава 11
В своих книгах я часто описывал реакции людей, у которых неожиданно выбивают почву из-под ног и чья жизнь вдруг навсегда меняется. Некоторые принимаются смеяться, их сердце начинает стучать быстрее или замедляется, они потеют или чувствуют слабость, в ушах звенит или появляется неприятный привкус во рту. Но еще ни один из моих литературных героев не давился собственный слюной и после длительного приступа кашля не говорил дрожащим голосом, словно обжег себе глотку.
– Это шутка, – прохрипел я и, обойдя диван, подошел к журнальному столику, куда поставил два стакана с минеральной водой, молоко и пока еще пустые чашки для нежданных визитеров. Я сделал глоток воды. Глаза Мелани нервно бегали от одного пункта к другому.
– Биологический отец Йолы вышел из тюрьмы три месяца назад, а ее биологическая мать успешно прошла курс лечения от наркозависимости. Они сожалеют о поступке.
– Сожалеют? – язвительно переспросил я. – Если я не уследил и мой ребенок споткнулся и упал, тогда можно сожалеть о синяках на коленях. Или если в стрессе поднял на него руку, хотя сам считаю, что этому нет оправдания. Но если я предлагал собственного малыша педофилу в вокзальном туалете за пять граммов кокаина, что, ради бога, означает сожалеть в этом случае?
Мелани раскрыла рот, но я не дал ей сказать.
– Единственное, о чем действительно сожалеют Йолины биологические родители, – это то, что покупателем их грудничка оказался полицейский под прикрытием, который спас Йоле жизнь, а не дилер, снабдивший их дозой.
После такого всплеска я снова закашлялся. Мелани, готовясь возражать, уже мотала головой. Неужели я раньше действительно думал, что она адекватная? Я просто не узнавал социальную работницу.
– Так было раньше, – ответила она. – Согласно психиатрическому заключению, представленному нам профессором Ошацким, Ариэль и Детлеф Арним успешно прошли ресоциализацию и подали заявление на возвращение своего ребенка…
– Ресоциализацию? – взвизгнул я. – Ресоциализацию? Да ладно вам, Мелани. Сколько раз вы пытались организовать встречу Йолы с матерью, потому что руководитель вашей службы считает, что необходимо поддерживать контакты с биологической семьей? Пять раз? Шесть? И сколько было встреч? А, да что я говорю, сколько раз они хотя бы созванивались или списывались?
Я сделал паузу и сам ответил на свой риторический вопрос:
– Правильно, ни разу. Мы или не могли найти Ариэль Арним, потому что она нанялась проституткой в какой-то бордель и неделями не появлялась дома. Или же она приходила на встречу пьяной, и мы едва успевали отправить ее домой, чтобы Йола не видела ее в таком жалком состоянии. В последний раз на Рождество она, еле ворочая языком, наговорила дочери сообщение на автоответчик. А сейчас из тюрьмы выходит ублюдок отец, у которого десять лет назад, видимо, были связи в педофильных кругах, где он пытался обстряпать дело. И вы утверждаете, что оба прошли ресоциализацию? Вы, наверное, шутите.
В дверь позвонили.
– Минуточку, – сказал я, благодарный за возможность отвлечься и немного остыть. Еще одно замечание от Мелани – и я, наверное, вцепился бы ей в глотку.
В крайне возбужденном состоянии я прошел мимо мистера телохранителя и открыл входную дверь.
– Да?
Передо мной стоял Деннис Керн, двадцатичетырехлетний студент, который выглядел как пародия на ту молодежь, которая в центральных районах города проходила под названием «хипстеры». Светлые волосы до плеч, козлиная бородка, роговые очки, за какие в мое время в школе побили бы, и черные потертые джинсы, сужающиеся книзу и заправленные в высокие ботинки до лодыжек. Единственное, что не вязалось с его прикидом, – это уродливый семейный универсал, стоящий перед домом, но после аренды жилья в Груневальде начинающий юрист, видимо, уже не мог позволить себе покупку «мини».
Вообще-то я должен быть зол на Денниса, потому что полгода назад он прямо из-под носа увел у меня полуторакомнатную квартирку, которую я облюбовал и куда собирался переехать, чтобы избегать ссор и пререканий с Ким и все равно оставаться в том же доме (и рядом с Йолой). Правда, скоро стало понятно, что со студентом юридического факультета нам крупно повезло. Предыдущие соседи стучали в потолок, стоило Йоле тяжело прошагать по паркету, а Деннису было все равно, даже когда она, злясь на какие-нибудь наши воспитательные меры, по полчаса долбила об пол баскетбольным мячом. Кроме того, он любил животных и с удовольствием заботился о коте Йолы, когда мы иногда уезжали на выходные.
– Простите за беспокойство, господин Роде, – начал он. – Но я услышал, что вы пришли домой. Если будете искать Мистера Триппса, он дрыхнет у меня на диване.
– Кот что, снова спрыгнул на ваш балкон?
Деннис кивнул и украдкой заглянул в квартиру, видимо удивившись не меньше меня, когда крепкий мужчина в черном костюме подошел со спины и спросил, можно ли воспользоваться гостевым туалетом.
– Йола? – крикнул я вглубь прихожей, когда Мистер Телохранитель исчез в туалете. – Йо-о-о-ола!
Спустя какое-то время моя дочь открыла дверь своей комнаты в конце коридора.
– Ну что? – спросила она, не снимая больших наушников с головы.
Значит, вот как она делает домашнее задание.
– Я же говорил, чтобы ты закрывала окно, когда уходишь в школу! – крикнул я без какого-либо упрека в голосе. На самом деле я был рад нежданному гостю, потому что появилась возможность убрать Йолу подальше от сотрудников службы опеки.
Она подошла ближе, чтобы поздороваться с Деннисом, и одарила его одной из своих редких улыбок, – и я вспомнил, насколько она красива, когда не хмурится.
– Забери своего кота, – велел я и наклонился, как будто собирался поцеловать ее на прощание. Вместо этого прошептал ей на ухо:
– Оставайся внизу, пока я не приду за тобой.
Йола отстранилась от меня с раздраженным видом, но оказалась достаточно умна, чтобы не высказать свои мысли: сначала я должна запереться в машине, потом делать домашнее задание, а сейчас ты пытаешься меня сбагрить? Она пожала плечами.
Я закрыл за ней дверь и вернулся в гостиную. Социальная работница села тем временем на диван и снова листала бумаги в папке. Я глубоко выдохнул.
– Послушайте, Мелани. Давайте еще раз спокойно обсудим все с самого начала. Вы ведь не рассматриваете всерьез такую возможность и не собираетесь забрать дочь из нашей семьи спустя десять лет?
Она вздохнула.
– Мы не рассматриваем. Это уже решено.
– Решено? – рассмеялся я. – Что происходит? Здесь где-то скрытая камера? Вы не вправе такое решать. – Мое благое намерение вести себя с ней как можно благоразумнее провалилось. – Уже забыли? Четыре года назад мы оформили опекунство над Йолой, – напомнил я ей. В настоящий момент мы снова подали документы на удочерение, но заявление еще не рассмотрели. – И только суд по делам семьи может лишить нас права опеки.