Крик родившихся завтра - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Савеличев cтр.№ 64

Я понимаю, что могу двигаться. Оцепенение отпустило. Мне жутко. Больше всего хочется прыгнуть вниз – это уже не так страшно, как отойти от края и мелкими шажками приближаться к Иванне и Надежде. Не знаю, что буду делать. Пока надо всего лишь подойти ближе. Еще ближе.

– Прошу тебя, не заставляй меня делать ужасные вещи, – Иванна наклоняется, тянется к шее Надежды. – Я ведь умею. Я много чего помню. Я специалист по ужасным вещам. Это не смерть. Всего лишь общая жизнь. Ты – во мне. Я поняла, – продолжает Иванна. – Они что думали? Эволюция. Новый виток материалистической спирали. Человечество начинает эволюционировать, пережив жуткую войну, разрушительную, как комета для динозавров. Двигаться из царства необходимости в царство свободы. Наши бурлящие шестидесятые, студенческие волнения, капитализм, конечно, но и у нас – бригады коммунистического труда, комсомольские стройки, молодежная культура лишь предчувствие новой спирали. Беспокойство. Предощущение. И дети патронажа, которые уж точно – новая ступень, невероятные способности. Только здесь ошибка. Понимаешь? Ошибка! В масштабах. Они-то себя успокаивали, что еще десятки, сотни лет ничего не случится, потому что жернова эволюции медленнее, чем жернова истории. К восьмидесятому году советские люди будут жить при коммунизме. И тогда никакая эволюция не страшна, потому что человечество как вид не эволюционирует последние сто тысяч лет. Как там у старика Дарвина? Теория происхождения видов? Теория. Всего лишь. Видов. А как насчет разумов? Как происходят разумы? И как один тип разума заменяет другой? И сколько ему на это нужно времени? Дети патронажа – побочный эффект, понимаешь? Отвлекающий эволюционный маневр. Пока динозавры борются с последствиями падения кометы, землеройки выжирают их гнезда. И всё происходит вот так, – Иванна щелкает пальцами. – Мой скромный вклад в теорию Дарвина. Цветы на его могилу.

Пинаю. Неуклюже. Как девчонка. Слабо и неуверенно. Но Иванна теряет равновесие. Ударяется о катушку и обрушивается на площадку. В ней не так много сил.

Но она поднимается. Кровь из рассеченной брови. Подбирает палку.

– Ты где? Где ты? – Тычет ею в стороны. – Я точно знаю – ты здесь!

– Вставай, – пытаюсь поднять Надежду, – вставай.

Она как кисель. Скользкая и горячая. Хочется отпустить ее и дуть на пальцы. Ухватываюсь покрепче, упираюсь ногами. Тяну, но пальцы соскальзывают, и я лечу, падаю, бьюсь головой о край и долго, очень долго слушаю гул колоколов.

Переворачиваюсь на живот. Встать и не пытаюсь. Смотрю на расцветающие ханаби, на токийские кварталы, и больше всего мне хочется оттолкнуться и упасть туда, вниз, прочь от всех и всего.

Надежда вскрикивает. Гул в башке пытается его заглушить, но я слышу. Я всё слышу:

– Разве ты не этого хотела? Узнать, какое оно – человечество? Так узнай. Они все во мне! Лучшие представители. Я их коллекционировала. Для такого случая.

Вижу голую спину. Торчащие ноги. Руки. Безобразные движения.

Понимаю, что всё бесполезно. Потому что так и задумано. Надежда хочет быть растерзанной этой сумасшедшей. Во имя чего? Или кого?

– Я знаю твою тайну, Надежда, – Иванна поворачивает голову.

Вижу глаз. Выпученный, залитый кровью глаз. Лицо камбалы. Плоское и безумное.

– Тебя нет! Понимаешь? Тебя нет! Ты – выдумка!

Сразу понимаю – кому.

Мне.

Меня нет.

Я – выдумка.

Смотрю на себя – толстую, жалкую, нелепую выдумку одинокой девочки, придумавшей себе подругу.

Не лучшую, но какая уж получилась.

А теперь и вовсе исчезла.

За ненадобностью.

11

Мы больше не соединены. Я всё еще прижимаюсь к ней, а она гладит меня по спине. Ворошит волосы. Я не знаю, как ведут после этого. Но мне ужасно стыдно. Глаза зажмурены. Текут слезы. Я не могу их остановить. Всхлипываю сильнее. Как девчонка. А ведь плакать надо ей. Но она не плачет. Сильнее прижимает к себе. Тысячи голосов смолкли. Блаженная пустота. Везде.

– Что я наделал, – шепчу. Мне кажется, что совершенно беззвучно.

– Поплачь, – шепот в ответ.

Ей тяжело меня держать. Сползаю вбок, сажусь. Подтягиваю ноги, обхватываю колени. Скукоживаюсь. И только тогда открываю глаза. И сразу вижу ее ноги. Невольно поднимаю взгляд. Хочется опять зажмуриться. Неужели это всё я? Кровь. Всюду кровь. Отворачиваюсь.

Слышу, как она встает. Если сейчас ударит палкой по голове, то это будет правильно. Так мне и надо. Прижимаюсь лбом к коленям – чтобы удобнее было. Бить. Но ничего такого не происходит. Она подходит, кладет руки на плечи. Тянет. Легонько. Чтобы я немного выпрямился. Чтобы затылок почувствовал не тупой удар, а тепло ее живота.

– У нас много работы, – говорит она.

– Много, – соглашаюсь.

– Мне нужна твоя помощь, – говорит она.

– Я готов, – отталкиваюсь от железного пола и встаю. Потягиваюсь. И понимаю – как же это хорошо!

Подает мне палку. Я всё еще стараюсь не смотреть на нее. Но взгляд невольно падает на длинные, глубокие царапины на ее спине. Начинают ныть сломанные ногти.

Мы идем к ближайшей катушке, вставляем палки в отверстия, упираемся в них, толкаем. Ступни скользят. Катушка скрипит, неохотно подается, поворачивается, вытягивая из отверстия серебристую нить. Я представляю, как висящий внизу шар поднимается. Делаем полный оборот, еще один, еще.

– Достаточно, – она выпрямляется и вытирает пот. Я смотрю. Уже без смущения. Будто так и должно быть.

Она улыбается, вытаскивает рычаг из отверстия и идет к следующей катушке. Останавливается, поворачивает голову ко мне – совсем немного, достаточно для хитрого взгляда. Иду за ней.

Эта катушка гораздо больше. Серебристые витки плотно уложены. Отверстия для рычагов сделаны чаще. К счастью, нам нужно размотать нить, чтобы шар опустился. Но первые шаги такие же трудные. Скрип и скрежет. Механизм застоялся, заржавел. Цепляется заусенцами. Но скорость увеличивается, приходится упираться, тормозить вращение. Затем щелкает упор, и можно опять вытирать пот.

Работа адова.

Катушка за катушкой. Разматывание и наматывание. По неведомой мне закономерности. Я лишь послушное орудие. Приложение к рычагу. Не спрашиваю. Не возражаю. Не жалуюсь. Ей не легче, чем мне. Труднее, она ведь девочка. Хотя нутром понимаю, что подобные расчеты теперь неуместны. Нет больше мальчика, нет больше девочки. Есть двое, выполняющие чертовски важную работу.

Я не жду перемен. Не жду, что изменится направление и сила ветра. Что Земля станет вращаться в другую сторону. Что небо изменит цвет, а созвездия очертания. Хотя, наверное, всё возможно. Больше всего это напоминает настройку радиостанции на далекую и трудноуловимую волну. Поиск новой резонансной частоты – стрелка медленно ползет через засечки городов: Москва, Рига, Будапешт, Осака, Конотоп и иже с ними, встречая лишь шумное сопротивление эфира.