— До моей госпожи дошла весть о твоем появлении, — сказал Стефан. Его голос звучал спокойно, только чуть резче, чем обычно. — Она очень разочарована тем, что ты не навестил ее и не сообщил о прибытии на ее территорию.
— Входи, входи, — сказал вампир, отступая от двери и пропуская Стефана. — Незачем стоять в коридоре и будить тех, кто хочет спать.
Не могу сказать, знал ли он, что Стефан боится. Я сама никогда точно не знала, какие чувства испытывают вампиры, хотя обоняние у них гораздо острее, чем у людей. Стефан и его черная одежда, казалось, совсем не пугают вампира: говорил он как-то рассеянно или смущенно, словно его оторвали от чего-то очень важного.
Мы миновали закрытую дверь ванной. Я напрягла слух, но за дверью ничего не услышала. Нос был бесполезен. Мы прошли через комнату к дальней стене, где располагалась застекленная дверь, занавешенная тяжелой портьерой от потолка до пола. Сама комната была пустой и безликой, если не считать чемодана на комоде.
Стефан подождал, пока другой вампир закроет за нами дверь, и холодно сказал:
— Сегодня в отеле никто не мается бессонницей.
Замечание казалось странным, но вампир как будто понял, что имел в виду Стефан, потому что хихикнул и застенчиво прикрыл рот рукой; этот жест больше подходил двенадцатилетней девочке, чем мужчине какого бы то ни было возраста. Это было до того странно, что я не сразу поняла слова Стефана.
Он не мог иметь в виду то, как это прозвучало. Никакой вампир в здравом рассудке не станет убивать всех постояльцев отеля. Вампиры не менее вервольфов строги в соблюдении правил касательно того, что нельзя привлекать к себе внимание. А убийство нескольких человек сразу его привлекло бы. И даже если постояльцев было немного, оставались ведь работники отеля.
Вампир опустил руки. На его лице не было и тени улыбки. Не утешительно. Все равно что смотреть на доктора Джекила и мистера Хайда — такой разительной была перемена.
— Никто не мается бессонницей? — переспросил он, словно никак иначе откликнуться на слова Стефана нельзя было. — Возможно, ты прав. Но все равно неучтиво заставлять ждать у дверей, верно? Ты кто из ее прислужников? — Он протянул руку. — Нет, подожди, не говори. Я сам догадаюсь.
Стефан ждал, обычное оживление совершенно оставило его, а незнакомый вампир тем временем обошел его и остановился за нами. Меня сдерживал только поводок, поэтому я повернулась и посмотрела.
Оказавшись у Стефана за спиной, вампир наклонился и почесал меня за ухом.
Обычно я не возражаю против таких прикосновений, но, когда его пальцы коснулись моей шерсти, я поняла, что не хочу этого. Я невольно отпрянула от его руки и прижалась к ноге Стефана. Шерсть помешала ему прикоснуться непосредственно ко мне, но я и так чувствовала, что его прикосновение грязное, омерзительное.
— Осторожно, — сказал Стефан, не оглядываясь. — Она кусается.
— Животные меня любят.
От этих слов у меня по коже поползли мурашки: слишком уж они подходили этому чудовищу. Он присел на корточки и снова почесал меня за ухом. Я не знала, хочет ли Стефан, чтобы я его укусила. Решила, что не хочет, потому что сама не хотела ощутить его вкус у себя на языке. Всегда могу укусить позже, если захочу.
Стефан молчал и не оглядывался, смотрел прямо перед побей. Я подумала: может, он уронит себя, если повернется? Вервольфы в такие игры тоже играют, но их правила я знаю. И вервольф никогда не позволит незнакомому волку встать за собой.
Вампир перестал меня гладить, встал и обошел вокруг, так что снова оказался лицом к Стефану.
— Значит, ты Стефан. Марсилия послала одного из своих солдатиков. Я о тебе слышал, хотя репутация у тебя сейчас не та, что прежде. Бегством из Италии любой нанесет урон своей чести. Тем не менее, я ожидал большего. Столько россказней! Я-то думал увидеть чудовище из чудивши, тварь из кошмаров, которая пугает даже вампиров. А что я вижу? Высохшее бывшее чудо. Думаю, так бывает со всяким, кто несколько столетий прячется в захудалом городишке.
После этих слов ненадолго наступило молчание. Затем Стефан рассмеялся и сказал:
— А о тебе вообще никто не слышал. — Говорил он небрежно, почти торопливо, как будто между прочим. Я сделала шаг от него, почему-то напуганная этим легким тоном. Он мягко улыбнулся и еще мягче добавил: — Как о всяком, кого недавно сотворили и бросили.
Должно быть, для вампира это какое-то страшное оскорбление, потому что второй вампир вспылил: слова Стефана словно ударили его током. Но он не набросился на Стефана.
Напротив, схватил за низ большой пружинный матрац и вместе со всем, что было на нем сверху, поднял над головой. Развернул к двери в коридор и свернул почти в цилиндр.
Перехватив матрац по-другому, он все это бросил через стену в соседний пустующий номер. Две распорки внутри стены раскололись и высунулись наружу, и пролом в стене стал походить на хэллоуиновскую тыкву с глазами. Фальшивая спинка кровати, накрепко приделанная к стене там, куда упирался матрац, выглядела одинокой и нелепой, подвешенная в футе над опорой матраца.
Сила и проворство вампира меня не удивили. Я видела вервольфов в приступе дурного настроения и понимала, что если бы вампир действительно рассердился, то не сумел бы так владеть своим телом, чтобы матрацем пробить стену. Очевидно, как и в драках вервольфов, главному шоу предшествует множество фейерверков.
В наступившей тишине я кое-что услышала — хриплое мяуканье за закрытой дверью ванной. Тот, кто его издавал, похоже так долго и сильно кричал, что теперь был способен лишь на это; но в этих стонах было больше ужаса, чем в громком крике.
Я подумала, знает ли Стефан, что там за дверью, и не поэтому ли испугался на стоянке. Есть вещи, которых боятся даже вампиры. Я глубоко вдохнула, но смогла учуять только полную горечи тьму, и эта тьма становилась все глубже. Я чихнула, пытаясь прочистить нос. Не помогло. Оба вампира стояли неподвижно, пока шум не прекратился. Потом незнакомец отряхнул руки.
— Я недостаточно любезен, — сказал он, но старомодные речи в его устах звучали фальшиво: словно он пытался выдать себя за вампира, как вампиры в старину выдавали себя за людей. — Ты, очевидно, не знаешь, кто я такой.
Он слегка поклонился Стефану. Даже мне было ясно, что этот вампир вырос там, где поклоны — нечто из фильмов «Театр кунг-фу»
[10]
, а не атрибуты повседневной жизни.
— Меня зовут Асмодей, — величественно объявил он. Как ребенок, выдающий себя за короля.
— Я сказал, что о тебе никто не слыхал, — все тем же небрежным, легким тоном ответил Стефан. — Но не говорил, что я не знаю твоего имени. Ты Кори Литтлтон. Асмодей уничтожен несколько столетий назад.
— Тогда Керфель, — сказал Кори. В его манере держаться не было ничего детского.