Грехи Брежнева и Горбачева. Воспоминания личного охранника - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Медведев cтр.№ 32

Я и теперь считаю, что на Брежнева воздействовать было можно. Как? Не знаю, я не врач. Может быть, напугать – заболеете тем-то, откажет такой-то орган, может быть, обмануть как-то по медицинской части. Консилиума бы он, наверное, не признал. Но если бы прибыл какой-нибудь зарубежный ученый-светило и побеседовал с Генеральным лично, тет-а-тет, думаю, что это было бы делом небезнадежным. Ведь в конце концов ^хоть и с трудом, но бросил же он курить, испугавшись за здоровье. Болезней он боялся.

Пытаясь отлучить Брежнева от медсестры, его стали обманывать: завтра ее не будет – муж заболел, ребенок заболел, еще там что-то дома неладно. В конце концов дело зашло далеко, и чтобы окончательно разлучить их, понадобилось проводить целую операцию с участием руководства КГБ, Министерства внутренних дел и Министерства здравоохранения. Прямо не медсестра, а Мата Хари.

Сегодня, когда Евгений Иванович с благородным возмущением обвиняет во всем медсестру, он выглядит не профессионально и не по-мужски.

Я не называю ее фамилии, потому что у нее взрослая дочь; потому что муж ее, служивший в пограничных войсках и за годы близости ее с Брежневым дослужившийся от капитана до генерала, погиб в дорожной аварии в 1982 году – в год смерти Брежнева. Тоже, видимо, пришлось пережить ей потом немало.

После нее стало легче, запивать лекарства «зубровкой» Леонид Ильич перестал. Крепко он не пил даже в молодости, а в последние года два жизни даже не пригублял. На охоте, когда он уже не стрелял, а только наблюдал, мы, замерзнув на морозе, позволяли себе иногда перед едой по чашечке коньяка.

– А чего это вы там пьете-то? – спрашивал он.

– Кофе.

– А чего это вы сначала кофе-то пьете?

– Да пить захотелось.

– А-а.

Все смеются, один он не понимает. Иногда предлагал сам:

– Мне-то нельзя, а вы с егерем – давайте по рюмочке.

Нельзя не упомянуть еще об одной эпопее – она связана с зубными протезами. Здесь неудачные изыскания врачей и мучения Генерального, в отличие от истории со снотворными оказались на виду у всего мира: ужасную дикцию, ставшую источником стольких пародий, было не скрыть. Лучшие отечественные протезисты 4-го управления Минздрава СССР готовили слепки, протезы, работы затягивались далеко за полночь. Не знаю, какие там изменения произошли в челюстях Генерального, какие возникли сложности, но примеряли десятки образцов протезов – не подходили. Брежнев нервничал, выходил из себя.

Мы были в Казахстане, и Кунаев предложил своего специалиста, по отзывам – очень талантливого. Московские специалисты с сомнением отнеслись к этому предложению, но препятствовать не стали, ибо сами были бессильны. Снова – слепки, образцы, Леонид Ильич уехал из Казахстана вроде бы довольный, но в Москве протезы ни разу не надел. Мастер оказался хороший, но правы были московские специалисты: хорошую продукцию можно получить, если имеешь первоклассное оборудование и сырье.

Чазов крутился как белка в колесе, он обзвонил все крупные города в надежде где-нибудь на местах найти талантливого специалиста, умельца. Однако все высокие чиновники на периферии не помогли, они сами пользовались услугами чазовского кремлевского управления.

Евгений Иванович предложил Генеральному обратиться к специалистам из ФРГ. Предложение было встречено с радостью, последовала команда, и уже на второй день германские специалисты прилетели в Москву. В очередной раз – слепки, протезы, подгонка. Немцы предложили оригинальные облегченные изделия из специального сырья, работали тщательно. Однако проходила неделя, другая, примерки не удавались.

В конце концов зубы вставили, но Леонид Ильич не мог есть, нормально говорить, опять – раздражение, очередные вызовы немцев в Москву. Брежнев приглашал гостей на охоту в Завидове, отправлял им в Германию охотничьи трофеи. Одному из врачей понравилась голубая ель в Завидове. Ее выкопали и вместе с комлем земли отправили в Германию.

Это продолжалось довольно долго. А кончилось тем, что всем все надоело, снова обратились к тем же московским врачам, с которых начинали.

Последние пару лет я был с ним неотлучно. По дому он ходил сам, а где ступеньки – я помогал. В Завидове он уже не поднимался к себе по мраморной лестнице, только – в лифте.

На работе вначале стеснялся: «Я сам-сам…» Потом привык к моей постоянной поддержке, стесняться перестал.

Документы, которые приносила референт Дорошина, он подписывал не вникая. Все вопросы – политические, экономические, военные – решали за него, вместо него. Как-то зашел разговор о том, что вот, мол, много помогаем Вьетнаму, Кубе, другим странам. Гречко сказал: «Один день войны дороже обойдется». Помощь ни только не уменьшили, но даже увеличили.

Мне кажется, Брежнев взял на должность первого заместителя Председателя Президиума Верховного Совета СССР престарелого В.В.Кузнецова (он был старше Леонида Ильича), чтобы на его фоне чувствовать себя легче. Вообще, когда он видел крепких людей старше себя, у него поднималось настроение, он как бы примеривал их возраст к своему. Мы ехали в машине после одного из приемов, Леонид Ильич заговорил о Е.П.Славском, министре среднего машиностроения, которому было чуть не под девяносто и который мог еще осушить пару фужеров коньяка.

– Вот молодец, видишь! – сказал Брежнев с удовлетворением.

Однако подобная «психотерапия» помогала мало.

Одной его черте поражались все – и наше ближайшее окружение, и иностранцы. Бредет еле-еле, совсем плохой, а через двадцать минут – вдруг свеженький, молодцевато встает из-за стола, бодро двигается. Эти разительные перемены замечали даже телезрители.

В октябре 1979 года мы отправились на празднование 30-летней годовщины ГДР. Торжества проходили в Спорт-халле, Леонид Ильич должен был выступить утром с получасовым докладом. Накануне вечером он тайком выпил большую дозу снотворного (удружил кто-то из соратников) и наутро не смог встать. До доклада оставалось меньше часа, а он не мог ни ходить, ни даже стоять. Советская делегация уехала, а мы продолжали возиться с Генеральным секретарем. Евгений Иванович Чазов знал, что делать. После укола Леонид Ильич немного пришел в себя, и мы выехали на место встречи. Внутренние резервы здоровья и сил были в нем, видимо, огромные.

К президиуму нужно было идти через весь зал. Я проводил его. Первый секретарь ЦК Польской объединенной рабочей партии Эдвард Герек помог Брежневу подняться из президиума, а я ждал возле трибуны. И пока Леонид Ильич читал доклад, я стоял рядом, сзади: если начнет падать – подхвачу. Переживал ужасно: упадет – не упадет… После доклада я также проводил его.

Из-за слабости Брежнева устроители праздника перенесли торжественное шествие. Потом состоялся официальный обед. Стол для главных руководителей был выделен отдельно – на виду у всех. Когда мы вошли, все зааплодировали. Леонид Ильич прошел к столу, поднял ли он рюмку со всеми вместе, не помню. Зато хорошо помню, что, произошло в следующую минуту. Генеральный секретарь покрутил головой налево-направо и громко произнес: