Палач любви и другие психотерапевтические истории - читать онлайн книгу. Автор: Ирвин Д. Ялом cтр.№ 65

– Когда две ее дочери болели, на дом приходил семейный доктор. Когда болел я, она везла меня в окружную больницу и кричала: «Этот сирота нуждается в медицинской помощи».

Интересно, заметил ли Саул, что в конце концов, в возрасте шестидесяти трех лет, он добился визита доктора на дом.

– Так что вы никогда нигде не были по-настоящему родным, никогда не были по-настоящему дома. Я помню, что вы рассказывали мне о своей кровати в теткином доме – раскладушке, которую вы каждый вечер должны были ставить в гостиной.

– Последним ложился, первым вставал. Я не мог разложить свою постель, пока вечером все не уходили из гостиной, а по утрам должен был вставать и убирать ее, пока никто не пришел.

Я обратил больше внимания на его спальню – такую же пустую, как комнаты во второсортных отелях стран третьего мира, и еще вспомнил описание пустой, выкрашенной в белый цвет кельи Виттенштейна в Кембридже. Как будто у Саула все еще нет спальни, нет комнаты, которую он сделал своей собственной, исключительно своей.

– Наверное, доктор К. и Стокгольмский институт представляются вам истинным раем. Наконец вы нашли место, которому принадлежите, дом и, возможно, отца, – все, что вы постоянно искали.

– Возможно, вы правы, доктор.

Не имело значения, прав я или нет. Не имела значения также почтительность Саула. Мы говорили – и это было важно. Я почувствовал себя спокойнее, мы двигались вдоль берега в знакомых водах.

Саул продолжал:

– Пару недель назад я видел в магазине книгу о «синдроме самозванца». Это про меня. Я всегда представлял себя не тем, кто я есть, всегда чувствовал себя мошенником, всегда боялся разоблачения.

Это был привычный материал, мы проходили это много раз, и я не трудился опровергать его самообвинения. Не было смысла. Раньше я часто делал это, и у него на все был готовый ответ. («У вас очень успешная научная карьера». – «Во второсортном университете на третьесортной кафедре». – «Двести шестьдесят три публикации?» – «Я публикуюсь сорок два года, это всего лишь по шесть в год. Кроме того, многие из них меньше трех страниц. Я часто переписываю одну и ту же статью пятью разными способами. Эта цифра содержит также тезисы, рецензии на книги и главы из коллективных монографий – почти никакого оригинального материала».)

Вместо этого я сказал (я мог говорить достаточно авторитетно, поскольку речь шла не только о нем, но и обо мне):

– Именно это вы имели в виду, когда сказали, что эти письма преследовали вас всю жизнь! Не важно, чего вы достигли, не важно, что вы сделали столько, что хватило бы для троих, вы все время чувствовали, что надвигается суд и разоблачение. Как мне отрезвить вас? Как помочь вам понять, что это вина без преступления?

– Мое преступление в том, что я выдаю себя за другого. Я не сделал ничего серьезного в своей области. Я знаю это, и доктор К. знает это теперь, и если бы вы немного разбирались в нейробиологии, вы бы тоже это знали. Никто не в состоянии вынести обо мне более верное суждение, чем мне.

Я автоматически подумал: «Не «чем мне», а «чем я». Ваше единственное реальное преступление в том, что вы перепутали формы местоимения первого лица».

Потом я заметил, что становлюсь критичным, когда Саул раздражен. К счастью, я не произнес этого вслух – и лучше бы не произносил следующей своей фразы:

– Саул, если вы считаете себя таким плохим, как вы говорите, не имеете никаких добродетелей и исключительных умственных способностей, то почему тогда вы думаете, что ваше суждение, в частности, суждение о себе, столь непогрешимо и безупречно?

Ответа не последовало. Раньше Саул улыбнулся бы и поднял на меня глаза, но сегодня он явно был не в настроении играть словами.

Я закончил встречу заключением контракта. Я согласился помочь, чем могу, встречаться с ним в течение кризиса, навещать его дома столько, сколько необходимо. Взамен я просил, чтобы он согласился не принимать необратимых решений. Я добился от него ясно выраженного обещания не вредить себе, не писать доктору К. (без предварительной консультации со мной) и не возвращать деньги Стокгольмскому институту.

Договор не совершать самоубийства (письменное или устное соглашение, в котором пациент обещает связаться с терапевтом, если почувствует опасные разрушительные импульсы, а терапевт обещает прекратить терапию, если пациент нарушит соглашение и совершит попытку самоубийства) всегда смущал меня своей нелепостью («Если вы покончите с собой, я никогда не буду вас больше лечить»). Однако он может быть весьма эффективным, и я почувствовал себя заметно увереннее, заключив его с Саулом. Домашние посещения тоже имели свое преимущество: неудобные для меня, они заставляли Саула чувствовать себя в долгу передо мной и укрепляли наш контракт.

Следующий сеанс, два дня спустя, протекал примерно в том же духе. У Саула было сильное желание послать в дар пятьдесят тысяч долларов, а я оставался тверд в своем неприятии этого плана и исследовал всю историю его склонности откупаться от проблем. Он дал мне леденящее душу описание своего первого столкновения с деньгами. С десяти до семнадцати лет он продавал газеты в Бруклине. Его дядя, грубый и резкий человек, о котором Саул редко упоминал, добыл ему место около входа в метро и отвозил его туда каждое утро в полшестого и забирал тремя часами позже, чтобы доставить в школу, – не важно, что Саул каждый раз опаздывал на десять-пятнадцать минут и начинал каждый день в школе с замечаний.

Хотя Саул все семь лет отдавал каждый пенни из своей выручки тете, он никогда не чувствовал, что приносит достаточно денег, и начал ставить перед собой недостижимые цели – сколько денег он должен сегодня заработать. Любая неудача в достижении этих целей наказывалась тем, что он лишал себя части или всего обеда. Для этого он научился жевать медленно, прятать пищу за щеку или раскладывать ее на тарелке так, чтобы ее казалось меньше. Если под взглядом дяди или тети он был вынужден проглотить пищу (не то чтобы он верил, что они заботятся о его питании), он научился тихо вызывать у себя рвоту в ванной после еды. Точно так же, как когда-то он пытался купить для себя место в своей семье, теперь он пытался купить безопасное место за столом у доктора К. и в Стокгольмском институте.

– Мои дети не нуждаются в деньгах. Сын получает за одно шунтирование 2 тысячи долларов и часто делает по два в день. А муж моей дочери имеет шестизначное жалованье. Лучше я сейчас отдам их Стокгольмскому институту, чем позже их оттяпает одна из моих бывших жен. Я решил преподнести пятьдесят тысяч долларов в дар. Почему нет? Я могу это себе позволить. Государство и университет платят мне достаточную пенсию, значительно больше, чем мне нужно для жизни. Я сделаю это анонимно. Я сохраню квитанцию и, если случится худшее, всегда смогу представить доказательство, что вернул деньги. Если ничего из этого не понадобится, то и тогда все будет в порядке. Это хорошее решение – лучшее из всего, что я знаю.

– Важно не само решение, а как и когда вы принимаете его. Есть разница между желанием сделать что-то и необходимостью сделать это, чтобы избежать некой опасности. Я полагаю, что как раз сейчас вы действуете по необходимости. Если отдать пятьдесят тысяч долларов – это хорошая идея, она останется хорошей и через месяц. Поверьте мне, Саул, лучше не принимать непоправимых решений, когда у вас сильный стресс и вы действуете (как вы сами заметили) не совсем рационально. Я прошу лишь отсрочки, Саул. Просто отложите этот дар на время, пока не пройдет кризис, пока письма не будут вскрыты.