По дороге встретили ключ, выбивался из растрескавшейся
земли, на глазах пробегал десяток шагов и тут же прятался среди трещин. Напоили
коней, передохнули сами, а уже к полудню приблизились к странному лиловому
столбу настолько, что Придон с холодком по спинному хребту рассмотрел, что же
впереди за чудо.
Из растрескавшейся красной земли к небу вырывалось лиловое
пламя. Издали Придон решил, что это неподвижный столб полупрозрачного камня
неведомой породы, но с приближением начал замечать мерцание, а затем
рассмотрел, как со страшной скоростью по столбу проносятся от основания и до
вершины комки, утолщения огня.
Подъехали ближе, он уловил едва слышный треск и шорох,
словно сто мириадов огромных муравьев трутся крепкими сухими панцирями, прокаленными
на солнце. Столб вонзается в небо, как исполинское лезвие меча, но вместо крови
по небосводу расползается такой же лиловый туман. Небо приняло жутковатый
облик, будто вот-вот изрыгнет из чрева огромную тучу, полную града размером с
кулак.
Теперь было видно, что столб вовсе не столб, а весь из
множества тонких столбов, тесно прижатых один к другому, словно пучок
прозрачного камыша, а в полых стеблях вверх уносится из недр земли страшный
ядовитый жар, что иначе сжег бы ее внутренности.
До столба оставалось еще верст пять, если не больше, но
Придон чувствовал, что не в человеческих силах приблизиться хотя бы на сотню
шагов и остаться в мире живых. Видно, что дальше земля в трещинах. Чем ближе к
странному столбу огня – тем трещины глубже и шире, а вокруг той плиты, из
которой бьет лиловый столб, могучие пласты земли двигаются, как мелкие льдины в
ледоход, только вместо грязной воды проглядывает багровое всесжигающее месиво.
Конь вздрагивал, нервно прядал ушами. Придон потрепал по
шее, конская грива взмокла, несмотря на сухой горячий воздух.
– Я понимаю, – сказал он, – тебе жаждется
рассмотреть поближе, но мы торопимся. Как-нибудь в другой раз. За спиной
хмыкнул Тур.
– Я бы такого любопытного коня, – начал он, но
оборвал себя на полуслове, махнул рукой и с силой повернул морду своего коня
вслед за Придоном.
Глава 15
Придон ощутил, что его губы шевелятся не то в ритм скачки,
не то в унисон с ветром… Нет, это не губы шевелятся, а слова выталкиваются,
выстреливаются в особом ритме, где есть и конский бег, и встречный ветер, и
запах трав, и сердца боль…
С губ слетали не столько слова, сколько лохматые обрывки
слов, неясное бормотание. Он сам прислушался к себе, словно к другому человеку:
не волхв ли пробудился в нем, ищет могучие заклятия? Слова такие же неразборчивые,
горячечные, в них ритм, будто летит на огненном коне встречь урагану… нет, под
ним уже не конь, а дикий тур, что норовит сбросить с хребта…
Бормотание стало громче. Он поразился настолько, что тот,
внутренний Придон смутился и умолк, он же тоже воин, внутри воин, везде воин от
макушки до кончиков ногтей ног, суровый и сильный воин, нещадный к врагам…
…но этот нещадный только что бормотал не заклятия… нет,
все-таки заклятия, но особые заклятия, которыми не горы рушат, а пытаются
пробить каменную скорлупу вокруг сердца другого человека.
Он затих, ехал медленно, вслушивался в себя. Очень робко тот
Придон, что внутри, снова заговорил, тихо и нежно. Губы задвигались, Придон с
удивлением ощутил, как с них начали слетать слова, разрозненные, скомканные, но
горячие, словно капли раскаленного металла, падающие с молота кузнеца.
– Что же это со мной? – прошептал он в
страхе. – Я становлюсь безумным… Когда с синего неба солнечный свет – я
думаю о тебе, любимая, и когда тучи и дождь – я тоже думаю о тебе! Когда ночь,
когда звезды от края до края, я думаю о тебе, моя любимая! И когда утренняя
заря улыбается миру, я думаю о тебе, любимая! И в жаркий день, и в холодную
ночь, и в дороге, и за столом – только о тебе я думаю. Если вижу, как по небу
плывут белокрылые птицы, я думаю о тебе, и когда низко над землей проносятся
черные стрижи, мои мысли тоже о тебе… Почему так? Что за безумие?
По земле проплыла размытая тень. Он инстинктивно вскинул
голову. В далеком синем небе неспешно плыл не то дракон, не то огромный рух, а
то и Стратим-птица, от взмахов крыльев которой на море поднимается буря.
Высокое перистое облачко скрыло на миг летящее существо, давая Придону оценить
расстояние. По спине пробежали мурашки, орлы даже из-за облаков различают на
земле самую мелкую мышь, а этот зверь наверняка заметил его, оценил… но все же,
несмотря на запах сладкого человеческого мяса, решил не бросаться на существо,
плечи которого блестят, как обкатанные морем валуны, а возле руки – острое
копье и боевой топор.
Тур тоже взглянул на небо, губы его презрительно скривились.
– Привал!.. Кони устали.
– Мог бы и меня пожалеть, – буркнул Олекса. –
Брат я тебе или не брат?
Тур подумал, почесал в затылке.
– Надо бы мамку спросить… Но, думаешь, правду скажет?
Придон расседлал коней, вода в ручейке обожгла кожу. Коней
сперва поводил по кругу, пока остыли, а с ними напился еще раз.
Олекса и Тур уже жарили на углях мясо. Придон взял
машинально, взгляд невольно обратился к небу, словно молился, но на самом деле
высматривал дракона. Тот парил страшный и неподвижный, широко раскинув крылья,
прикидывался неопасным коршуном.
Все же Придон ощутил, как вытянутые ноги напряглись, готовые
метнуть тело вправо или влево, но чтобы руки могли бить, колоть и рвать врага
на части. В груди гулко-гулко застучало сердце.
Одной рукой он все еще держал корку хлеба с горячим мясом,
но другая рука стиснула древко копья. При всей своей мужской силе внезапно
ощутилась беспомощность, ибо с таким зверем не сойдешься грудь в грудь. Дракон
прихлопнет когтистой лапой, вобьет в землю, расплющит, а ты разве что сумеешь
сковырнуть чешуйку с его брюха.
Тур со злостью ударил кулаком по земле. Под удар попался
камень, Придон не поверил глазам, булыжник до половины погрузился в землю,
сухую и прокаленную солнцем землю.
– Сволочи, – прорычал Тур. – Дикие!.. Ни
черта!.. Это колдуны напускают.
Олекса тоже, держа мясо в обеих руках, неотрывно следил за
улетающим чудовищем. В глазах горела холодная ненависть.
– Конечно, колдуны, – ответил он, однако ровным голосом,
в котором зажатой в кулак страсти было больше, чем в злом крике Тура. – А
если и не колдуны, то все равно…
Придон встал, сел, снова встал, ибо сердце колотится,
раскачивает тело, как бревно тарана раскачивает осадную башню от крыши до
колес. Ярость и унижение странно смешивалось с завистью к тем, кто летает на
таких страшных и великолепных зверях.
– Мы еще придем в эти горы, – вырвалось у него со
страстью. – Мы размечем гнезда этих крылатых тварей!
О драконах Куявии ходило много страшных рассказов. Это была
едва ли не главная причина ненависти к Куявии. Драконы редко покидают свои
места, только крайний голод гонит их за границу гор. Хотя именно на равнинах
драконы с легкостью хватают пасущихся коров, но в самой Артании еще древние
герои выбили этих проклятых тварей. Последние гнезда драконов остались в
неприступных горах, да и то на стороне Куявии. Говорят, что куявские чародеи
приносят им в жертву самых молодых и красивых девственниц, и потому в Куявии не
осталось красивых женщин, одни безобразные старухи, и вообще нет красивых
людей… Потому, когда в степях Артании видят парящего дракона, все уверены, что
это проклятые колдуны насылают этих крылатых ящериц, дабы показать свою мощь.