Заветы Ильича. Сим победиши - читать онлайн книгу. Автор: Владлен Логинов cтр.№ 110

После этого Клемперер в Горках уже не появлялся. Фёр-стер остался. Он продолжал регулярно посещать Владимира Ильича, и отношения явно стали налаживаться. Существенную роль в этом сыграло, видимо, и то, что Фёрстер, как отметила Мария Ильинична, всегда «старался, если к тому была хоть какая-нибудь возможность, пойти навстречу Владимиру Ильичу в высказываемых им желаниях» ⁷⁴⁸.

Симптомы болезни проявлялись без всякой видимой причины. Утром 26-го он чувствовал себя великолепно. Сделал гимнастику, походил по комнате и решил присесть у окна. Но именно в этот момент произошел спазм, и Владимир Ильич буквально рухнул в кресло. Хотел позвать Кожевникова, но не мог вспомнить его отчество.

Приступ вскоре кончился. А когда пришли Надежда Константиновна, Мария Ильинична и врач, Ленин лишь пошутил: «Когда министр или нарком абсолютно гарантирован от падения? Когда он сидит в кресле». Он сказал это смеясь, но, как записал Кожевников, его смех «произвел впечатление смеха сквозь слезы. Глаза грустные и влажные» ⁷⁴⁹.

А дело для Владимира Ильича все-таки нашли. Были необходимы какие-то упражнения для рук, и 30 июня из совхоза Горки пришла работница и стала учить его плетению корзин. Это было незнакомо и интересно, но, естественно, «политику» заменить не могло.

2 июля случилось так, что привычная «блокада» общения была прервана. В Горки приехала Инночка Арманд — дочь Инессы. Кожевников записал: «Было свидание с дочерью недавно умершей хорошей знакомой в течение 5 минут. Расспрашивал об ее жизни». После смерти Инессы Ленин и Крупская всячески опекали ее. Пяти минут, конечно, было мало, но все-таки… А днем к обеду приехала сестра — Анна Ильинична, вечером зашел брат — Дмитрий Ильич. Такого интенсивного общения у Владимира Ильича давно уже не было.

Обо всем, что происходило в Горках, естественно, докладывали Сталину, и 11 июля в 12 часов он приехал сюда сам. Позднее, в статье «Тов. Ленина на отдыхе», опубликованной в «Правде» 24 сентября 1922 года, Иосиф Виссарионович рассказывал: «Тов. Ленин во время моего первого свидания с ним в июле, после полуторамесячного перерыва, произвел на меня именно такое впечатление старого бойца, успевшего отдохнуть после изнурительных непрерывных боев и посвежевшего после отдыха. Свежий и обновленный, но со следами усталости, переутомления.

“Мне нельзя читать газеты, — иронически замечает тов. Ленин, — мне нельзя говорить о политике…” Тут же смеется над врачами, которые не могут понять, что профессиональным политикам, получившим свидание, нельзя не говорить о политике… Процесс эсеров, Генуя и Гаага, виды на урожай, промышленность и финансы — все эти вопросы мелькают один за другим. Он не торопится высказать свое мнение, жалуясь, что отстал от событий. Он главным образом расспрашивает и

' РГАСПИ. Ф. 16. Оп. 2. Ед. хр. 12. Л. 29.

331

мотает на ус. Очень оживляется, узнав, что виды на урожай хорошие»'.

Запись Кожевникова добавляет существенные детали. Во время свидания (с 12.30 до 13–30) Владимир Ильич «немного волновался, но свидание прошло совершенно гладко. Оно было продолжительнее, чем предполагалось, т. к. трудно было его остановить. Владимир Ильич остался очень доволен свиданием».

Записал Кожевников и впечатления Сталина: «На тов. Сталина свидание произвело благоприятное впечатление и он нашел Владимира Ильича в гораздо лучшем состоянии, чем предполагал. Он мало отличался от Владимира Ильича до болезни». Врачи тут же учли это: со следующего дня, с 12 июля, Ленину разрешили прогулки в саду и в парке.

Более подробно Кожевников пишет и о содержании беседы: «Вечером В.И. вкратце рассказывал мне о содержании разговора. Говорили об урожае — он ожидается очень хороший, только еще не выяснено, во сколько раз он превысит прошлогодний.

Затем В.И. сообщил, со слов Сталина, что к эсерам будет применена условная амнистия, т. к. они заявили на суде, что будут продолжать вооруженную борьбу с Советской властью. Если они это действительно заявили, то это бестактно или даже глупо с их стороны и, конечно, при таких условиях другого приговора быть не может. Будет сдержано обещание, данное в Берлине, высшая мера наказания не будет применена, но амнистия будет условная. Если борьба возобновится, то амнистия будет аннулирована.

…Ходом дел в Гааге В.И. в общем доволен, но считает, что события идут слишком быстро. Если бы дело шло медленнее, то успех был бы полнее и раскол, уже намечающийся, был бы глубже. По-видимому, все же Франция, Англия, Америка расколются… Большое значение В.И. придает заявлению в английском парламенте, что Япония осенью эвакуирует Дальний Восток»².

В этот вечер он лег рано и в хорошем настроении. Но в три часа ночи разбудила гроза, а когда она кончилась, вороны раскричались так, что было уже не до сна. Владимир Ильич обдумывал вчерашний разговор и что-то в нем его зацепило. Был в беседе сюжет, который как-то проскочил среди других текущих дел. ⁷⁴⁹

Сталин рассказал, что немецкие врачи, обследовав руководящую верхушку партии и Советов, пришли к выводу, что большинство из них за прошедшие годы потрепали здоровье и нуждаются в лечении. Вот и порешили сократить число функционирующих членов Политбюро, а остальных отправить на отдых.

Была, видимо, затронута еще одна тема — о бывших оппозиционерах. Во всяком случае, рассказывая Кожевникову о разговоре со Сталиным, Ленин почему-то вспомнил о том, что Пятаков вместе с Бухариным, Радеком и другими «левыми» выступал против Брестского мира. «Теперь это деление сгладилось», — заметил Владимир Ильич. То, что все это проскочило в разговоре со Сталиным как бы между прочим, Ленина насторожило. Так уже было в марте, накануне XI съезда, когда информация о реорганизации аппарата и новой роли Секретариата ЦК была погружена в «вермишель» текущих назначений и перемещений.

Утром 12-го, до прихода врачей, Ленин не диктует, а впервые сам пишет письмо Каменеву — не о Гааге, не о суде над эсерами и даже не об урожае: «т. Каменев! Ввиду чрезвычайно благоприятного факта, сообщенного мне вчера Сталиным из области внутренней жизни нашего ЦК, предлагаю ЦК сократить до Молотова, Рыкова и Куйбышева с кандидатами Каменев, Зиновьев и Томский. Всех остальных на отдых, лечиться. Сталину разрешить приехать на августовскую конференцию. Дела замедлить — выгодно кстати и с дипломатической точки зрения. Ваш Ленин.

P.S. Приглашаю на днях Вас к себе, хвастаю моим почерком; среднее между каллиграфическим и паралитическим (по секрету).

P.P.S. Только что услышал от сестры о бюллетенях, вами обо мне выпущенных. И хохотал же! “Послушай, ври да знай же меру!”»