Заветы Ильича. Сим победиши - читать онлайн книгу. Автор: Владлен Логинов cтр.№ 109

Ленин попросил разрешения читать и встречаться с коллегами. Но в чтении ему было отказано, а на «посещение друзей» дали согласие, но при непременном условии о делах не говорить. «Тогда лучше не надо», — сразу же ответил Владимир Ильич. Немецкая профессура по-прежнему полагала, что все его болезни от переутомления и лучшим лекарством является полный покой.

В этом Владимир Ильич как раз и не соглашался с ними. Он был убежден, что болезнь развивается по каким-то своим законам, вне прямой зависимости от его поведения, а безделье и искусственная изоляция лишь усугубляют ее. 15-го он сказал Кожевникову: «Чувствую себя хорошо и больницу можно разогнать». А когда ему напомнили о повторяющихся парезах ноги и руки, ответил: «Правда, неприятны эти “кондрашки”, но в виду того, что они происходят в скромном размере, с этим можно мириться». И в доказательство того, что он в полном порядке, стал вальсировать с Марией Ильиничной¹.

В этот день Ленин диктует сестре письмо Сталину для членов Политбюро: «Покорнейшая просьба освободить меня от Клемперера. Чрезвычайная заботливость и осторожность может вывести человека из себя и довести до беды… Убедительно прошу избавьте меня от Фёрстера. Своими врачами Крамером и Кожевниковым я доволен сверх избытка. Русские люди вынести немецкую аккуратность не в состоянии, а в консультировании Фёрстер и Клемперер участвовали достаточно» ^{738 739}.

После ознакомления с этим письмом членов Политбюро, Троцкий на бланке председателя Реввоенсовета пишет пространную записку: «1. Клемпереру посетить В.И. еще один раз вместе с Фёрстером и затем уехать. 2. Фёрстера поселить здесь. О его визитах к В.И. особо условиться».

А в конце самое главное: «Обратить внимание врачей, пользующих В.И. на то, что больной будет чем дальше, тем больше расширять рамки установленного режима и что поэтому необходимо ему твердо внушить необходимость строго подчиняться режиму в течение продолжительного времени и что только таким путем будет обеспечено полное восстановление работоспособности.

В качестве одного из способов воздействия на больного (если другие способы оказались недостаточны) возможно прямое постановление ЦК партии, предлагающее больному строгое соблюдение режима. Такое постановление может быть вынесено только по соглашению с врачами» ⁷⁴⁰. Тон и содержание этой записки вряд ли нуждаются в комментарии.

17 июня Сталин ответил Владимиру Ильичу: «Т. Ленину. В связи с Вашим письмом о немцах мы немедленно устроили совещание с Крамером, Кожевниковым и Гетье. Они единогласно признали ненужность в дальнейшем Клемперера, который посетит Вас лишь один раз перед отъездом. Столь же единогласно они признали полезность участия Фёрстера в общем наблюдении за ходом Вашего выздоровления… По поручению Политбюро Сталин. 17/VI-22 г. P.S. Крепко жму руку. А все-таки русские одолеют немцев. Сталин»¹.

Письма эти, между прочим, свидетельствует о том, что с самого начала болезни весь ход лечения и все действия врачей непременно согласовывались с Политбюро. И если по многим другим проблемам между членами Политбюро возникали разногласия, то по вопросу о «режиме» для Владимира Ильича их не было. Так что «полный покой» был санкционирован.

Ленин настаивал на отъезде немецких врачей, считал, что вокруг него подняли слишком много шума и суеты, что он «на верном пути к выздоровлению и совершенно нет необходимости в “этих тратах”». Но 20 июня Клемперер вновь приехал в Горки и, судя по разговору, прощаться не собирался.

Ленин опять диктует записку Сталину, в которой настаивает на отправке Клемперера и Фёрстера из России. Сталин посылает ее по кругу членам Политбюро, и каждый письменно фиксирует свою позицию. Троцкий: Ленин понял, что его просьба не выполнена и это «свидетельствует о “бдительности”, но согласиться на эти предложения, конечно, нельзя». Зиновьев: «Немцев оставить, Ильичу — для утешения — сообщить, что намечен новый осмотр всех 80 товарищей, ранее осмотренных немцами…». Остальные члены ПБ — Томский, Каменев, Сталин — соглашаются с Троцким и Зиновьевым ^{741 742}.

В какой-то форме (вряд ли в столь пренебрежительной, как высказался Зиновьев) Ленину сообщают о мнении членов Политбюро. И тогда он принимает свое решение — отказаться от установленного для него режима. Днем 21 июня он работает над своим выступлением на декабрьском съезде Советов, а когда узнает, что в Горки к брату Дмитрию Ильичу приехала жена с маленькой дочкой Ольгой, вопреки всем запретам, отправляется их проведать во флигель ⁷⁴³.

Вечером того же дня Владимир Ильич признался Кожевникову, что ему «без политики жить трудно», что полное безделье лишь угнетает его, необходимо какое-то дело. И для него таким делом может быть только политика. Даже тогда, когда он — по болезни — вроде бы и не занимается ею, всё равно все его мысли только об этом. «Политика — вещь, захватывающая сильнее всего, — сказал он. — Отвлечь от нее могло бы только еще более захватывающее дело, но такого нет» ⁷⁴⁴.

23-го, когда Ленин спускался с лестницы, чтобы погулять в парке, вновь случился спазм, и он упал. Но и это его не смутило. Отныне, сказал он Пакалну, будем гулять вместе и на вас, «кроме полицейских функций, будут лежать и медицинские». И еще попросил, чтобы в его комнате кресла поставили так, чтобы при ходьбе они всегда были под рукой. В общем было ясно, что о постельном режиме теперь уже говорить не приходится¹.

24 июня все тот же Клемперер, а также Крамер, Левин, Кожевников, Семашко провели консультацию. Пока собирались, Владимир Ильич стал расспрашивать Семашко о видах на урожай, об открывшейся 15 июня Гаагской конференции и начавшемся 8 июня процессе над эсерами. Но разговор прервали, так как, по мнению врачей, говорить о «политике» было еще рано. Это, впрочем, нисколько не мешало самому Клемпереру в разговоре с Владимиром Ильичем не только переходить с немецкого языка на английский и наоборот, но и выспрашивать его мнение о Сан-Стефанском договоре и Берлинском конгрессе 1878 года, об оценке роли Горчакова и Бисмарка ^{745 746}.

Когда Кожевников сказал, что для Владимира Ильича необходимо найти дело не менее интересное, чем политика, видимо, Клемперер тут же предложил: простые, но достаточно азартные игры. Ему ответили, что все попытки усадить Ленина за домино он отверг — «забивать козла» Владимир Ильич не хотел. Тогда пусть играет в шашки, продолжил доктор, но непременно с более слабыми противниками. Для Ленина — заядлого шахматиста — это звучало просто оскорбительно. «Это они меня за дурака считают», — сказал он Кожевникову и на глазах у него появились слезы ⁷⁴⁷.