Я не дал ему закончить фразу и приказал:
– Вон отсюда!
– Маркус, подожди…
– Убирайтесь!
– Маркус, ты не знаешь, что произошло. Позволь я объясню…
– Убирайтесь! – заорал я. – Убирайтесь, нечего вам тут делать!
На шум из дома Балтиморов стали выходить гости. К нам подбежали моя мать с дядей Солом. Вскоре на улице уже толпилась кучка зевак с бокалами в руках и во все глаза таращилась на нас, дабы ни в коем случае не пропустить такую сцену – племянник наказывает любовника тетки. Я натолкнулся на осуждающий взгляд матери, увидел бессильные глаза дяди, и мне стало ужасно стыдно. Патрик попытался объясниться со всеми сразу.
– Это не то, что вы думаете! – повторил он.
Ответом ему были лишь полные презрения взгляды. Он сел в машину и уехал.
Все вернулись в дом, и я с ними. На крыльце призрак Гиллеля, наблюдавший всю сцену, посмотрел мне прямо в глаза и сказал:
– Надо было набить ему морду.
Я все время просидел на кухне, за стойкой. Рядом плачущая Мария наполняла подносы закусками, а сестры-филиппинки носили туда-сюда чистую посуду. Никогда дом не казался мне таким пустым.
* * *
После похорон мои родители пробыли в Балтиморе два дня, потом им надо было возвращаться в Монклер. Меня обратно в университет не тянуло совсем, и я остался в Балтиморе еще на несколько дней.
Каждый вечер мы разговаривали с Александрой. Чтобы Гиллель меня не застукал, я говорил, что мне нужно в магазин, и брал машину дяди Сола. Покупал себе кофе навынос в ближайшем “Данкин Донатс”, находившемся достаточно далеко от дома, чтобы никто меня не заметил. Ставил машину на парковку, откидывал спинку сиденья и звонил ей.
Один ее голос врачевал мои раны. Разговаривая с ней, я чувствовал себя сильнее и крепче.
– Марки, мне бы так хотелось быть с тобой рядом.
– Знаю.
– Как Гиллель и твой дядя?
– Не очень. Ты отца видела? Он говорил про нашу стычку?
– Не волнуйся, Марки, он прекрасно все понимает. В такие минуты у всех нервы на пределе.
– Он не мог кувыркаться с кем-нибудь другим, а не с моей тетей?
– Марки, он говорит, они с ней были просто друзья.
– Вуди сказал, что там стол был накрыт на святого Валентина.
– Анита хотела с ним поговорить о чем-то очень важном. Это касалось твоего дяди… Ты сколько еще пробудешь в Балтиморе? Мне тебя не хватает…
– Не знаю. До конца недели точно. Мне тебя тоже не хватает.
В доме царил странный покой. Призрак тети Аниты бродил среди нас. Нереальность ситуации была сильнее печали. Мария бессмысленно суетилась, я слышал, как она пеняла себе (“Миссис Гольдман велела тебе постирать занавески”, “Миссис Гольдман была бы тобой недовольна”). Гиллель все время молчал. Большую часть дня он сидел у себя в комнате и глядел в окно. В конце концов я вытащил его пройтись в “Дейри-Шек”. Мы взяли молочные коктейли и выпили прямо у стойки. Потом пошли обратно к дому Балтиморов. Сворачивая на Уиллоуик-роуд, Гиллель сказал:
– Это все отчасти по моей вине.
– Что – все? – спросил я.
– Мамина смерть.
– Не надо так говорить… Это несчастный случай. Чертов несчастный случай.
Но он продолжал:
– Все из-за Банды Гольдманов.
Я не понял, что он имеет в виду.
– Знаешь, по-моему, нам надо попытаться друг друга поддерживать. Вуди тоже не в порядке.
– Так ему и надо.
– Я видел его тогда на кладбище. Он сказал, что вы в тот вечер поссорились…
Гиллель застыл на месте и посмотрел мне прямо в глаза:
– По-твоему, сейчас самое время это обсудить?
Мне хотелось ответить “да”, но я не в силах был даже выдержать его взгляд. Мы молча двинулись к дому.
В тот вечер мы с дядей Солом и Гиллелем поужинали приготовленным Марией жареным цыпленком. За едой никто не произнес ни слова. Наконец Гиллель сказал:
– Завтра я уезжаю. Возвращаюсь в Мэдисон.
Дядя Сол кивнул головой в знак согласия. Я понял, что Гольдманы-из-Балтимора разваливаются. Еще два месяца назад Гиллель с Вуди отлично проводили время в университете Мэдисона, а тетя Анита с дядей Солом были счастливой и бесспорно успешной парой. А теперь тетя Анита умерла, Вуди неизвестно где, Гиллель замкнулся в молчании, а для дяди Сола началась новая жизнь в Оук-Парке. Он решил войти в роль идеального вдовца – мужественного, смирившегося, сильного.
Я пробыл в Балтиморе всю неделю и каждый день наблюдал, как соседи несли ему еду и свои добрые чувства. Видел, как они один за другим шли к дому Балтиморов. Как чудесно обнимались и расцеловывались с ним, взволнованно смотрели на него, трясли ему руку. А потом слышал разговоры в супермаркете, в химчистке, в “Дейри-Шек”: сплетни расползались как тараканы. Он был жалкий рогоносец. А его жена погибла, удирая от любовника, где ее вечером на святого Валентина застукал их приемный почти-сын. Создавалось впечатление, что история смерти Аниты известна всем до мельчайших подробностей. Все всё знали. А еще до меня доносились вполне откровенные намеки:
– А он тоже хорош гусь.
– Нет дыма без огня.
– Мы его с той женщиной видели в ресторане.
Оказалось, что в этой истории замешана еще и какая-то женщина. Некая Кассандра из теннисного клуба Оук-Парка.
Я отправился в теннисный клуб. Долго искать не пришлось: при входе висел стенд с фотографиями и именами тренеров; среди них была женщина привлекательной наружности по имени Кассандра Дэвис. Мне оставалось лишь прикинуться дурачком и пококетничать с одной из секретарш. Выяснилось, что по совершенно случайному совпадению именно она давала частные уроки моему дяде и по еще более случайному совпадению сегодня не вышла на работу по болезни. Я выяснил адрес и решил сходить к ней домой.
Кассандра, как я и подозревал, была вполне здорова. Поняв, что я племянник Сола Гольдмана, она захлопнула дверь у меня перед носом. Но поскольку я барабанил и просил открыть, она крикнула из квартиры:
– Чего ты от меня добиваешься?
– Я просто хочу попытаться понять, что случилось в моей семье.
– Пусть Сол рассказывает, если хочет.
– Вы его любовница?
– Нет. Мы с ним просто однажды поужинали. Но ничего не было. А теперь у него умерла жена, и меня считают шлюхой по вызову.
Я чем дальше, тем меньше понимал, что происходит. Одно было ясно: Сол что-то скрывает. Я не знал, что произошло между Вуди и Гиллелем, не знал, что произошло между дядей Солом и тетей Анитой. И теперь, спустя неделю после похорон тети Аниты, уезжал из Балтимора, так и не получив ответа на свои вопросы. Наутро в день моего отъезда дядя Сол проводил меня до машины.