– Открой немедленно!
– Нет, Люк.
Он колотил в дверь со всей силы. Коллин невольно вскрикнула.
Гиллель и Вуди сидели в соседнем номере. Гиллель снял трубку и позвонил в полицию. Ответил оператор.
– Тут один тип избивает жену, – сказал Гиллель. – По-моему, он ее сейчас убьет…
Люк по-прежнему был за дверью и яростно молотил в нее кулаками и ногами. Гиллель, повесив трубку, посмотрел на часы, выждал минуту, потом сделал знак Вуди, и тот позвонил в номер Коллин. Она ответила.
– Готова, Коллин?
– Да.
– Все получится…
– Я знаю.
– Ты очень храбрая.
– Я это делаю ради нас.
– Я люблю тебя.
– Я тебя тоже.
– А теперь давай.
Она повесила трубку, сделала глубокий вдох – и открыла дверь. Люк бросился на нее и стал избивать. По парковке мотеля разносились крики. Вуди выскочил из номера, вытащил из кармана нож и, проткнув заднее колесо пикапа Люка, убежал, ни жив ни мертв.
Снова удары. А полицейской сирены что-то не слышно.
– Перестань! – плача, молила Коллин, свернувшись на полу и пытаясь защититься от ударов его башмаков.
Люк поднял ее с пола за волосы, решив, что пока с нее довольно. Он выволок ее из номера и силой запихнул в пикап. Клиенты мотеля выбежали из номеров на крики, но не рискнули вмешаться.
Наконец послышалась сирена. Две полицейских машины прибыли как раз в тот момент, когда Люк на полной скорости выезжал с парковки. Уехал он недалеко: пробитое колесо заставило его остановиться. Еще через минуту он был арестован.
Отправившись в мотель, он пересек границу штата Нью-Йорк. Здесь он и будет сидеть в следственном изоляторе в ожидании суда за насильственные действия и незаконное лишение свободы.
* * *
На какое-то время Коллин поселилась в Балтиморе, у Гольдманов. Она наконец ожила. Весь август она ездила с нами – Вуди, Гиллелем и мной – во Флориду помогать бабушке наводить порядок в дедушкиных делах.
Чтобы разобрать документы и книги, оставшиеся от дедушки, четырех человек явно было много, и мы отправили Вуди с Коллин побыть немного вдвоем. Они взяли напрокат машину и отправились на Флорида-Кис.
Мы с Гиллелем провели неделю, роясь в дедушкиных бумагах.
Мы договорились, что я занимаюсь архивами, а Гиллель – юридическими документами. Поэтому, найдя в ящике стола завещание дедушки, я, не читая, отдал его Гиллелю.
Гиллель внимательно его прочел. С каким-то странным видом.
– Все в порядке? – спросил я. – У тебя вдруг лицо стало какое-то не такое.
– Все норм. Просто жарко. Выйду на балкон, проветрюсь.
Он сложил документ пополам и вышел с ним из комнаты.
27
В начале сентября 2001 года Люка приговорили к трем годам тюремного заключения в штате Нью-Йорк. Для Коллин это означало свободу, она тогда же подала на развод. Теперь ей снова можно было спокойно жить в Мэдисоне.
У нас как раз начинался последний, четвертый год учебы в университете. Тот самый, когда стадион “Бургер-Шейк” в Мэдисоне превратился в стадион “Сол Гольдман”.
Я присутствовал на церемонии смены названия и помню, что дело было в субботу, восьмого сентября. Собрался весь цвет университета. Массивные металлические буквы были закрыты полотнищем, и после речи ректора дядя Сол потянул за веревку. Занавес упал, открыв новое название стадиона. По какой-то необъяснимой для меня причине единственным человеком, который в тот день отсутствовал, была тетя Анита.
Несколько дней спустя в Нью-Йорке случился теракт 11 сентября. Мэдисон, как и вся остальная страна, переживал глубокое потрясение, и только победы “Титанов” немного отвлекли жителей от телевизоров и заставили их вернуться на стадион.
Для Вуди начинался блистательный сезон. Он играл на пределе возможностей. В тот момент ничто не предвещало дальнейших событий. Тот год должен был стать для “Титанов” временем окончательного признания. Вуди демонстрировал в игре бешеную волю к победе. Сезон едва успел начаться, а команда из Мэдисона уже набрала немыслимое количество очков, изничтожая соперников одного за другим. Ее достижения привлекали огромное количество зрителей, билеты на матчи достать было невозможно, и город Мэдисон извлекал из этого немалую выгоду: рестораны были набиты битком, а майки цветов команды и флаги шли в магазинах нарасхват. Весь регион пребывал в легком помешательстве: по всем признакам, “Титаны” в этом году должны были выиграть университетский чемпионат.
К числу болельщиц Вуди принадлежала и Коллин. Отныне она гордо показывалась с ним в Мэдисоне. Если выдавалась возможность, она пораньше запирала автозаправку и приходила на тренировки. Когда свободное время появлялось у него, он ей помогал. Организовывал поставки, иногда занимался машинами клиентов, а те ему говорили: “Мог ли я вообразить, что чемпион по футболу будет заливать мне полный бак…”
Вуди стал не только звездой для студентов, но и любимчиком всего Мэдисона; одно местное кафе даже включило в меню гамбургер его имени: “Вуди”. Это был четырехслойный сэндвич с таким количеством хлеба и мяса, что даже величайший обжора не мог его доесть. Тому, кто все-таки его приканчивал, еда доставалась за счет заведения; еще он удостаивался почетного снимка “Полароидом”, который, под бурное одобрение других посетителей, тут же вешался на стену. А хозяин заведения гордо говорил про свой гамбургер: “Этот “Вуди” – совсем как наш Вуди: его никому не одолеть!”
В Балтиморе, за обедом в честь Дня благодарения, Вуди испросил у семейства согласия изменить имя на своей футбольной майке и написать на ней “Гольдман”. Все ужасно обрадовались и разволновались. Впервые он превзошел нас: благодаря ему мы были уже не Монклерами и Балтиморами – мы были Гольдманами. Наконец-то мы объединились под одним знаменем.
Через неделю “Мэдисон Дейли Стар”, городская газета, напечатала репортаж о Балтиморах: в нем рассказывалась история Вуди, Гиллеля, тети Аниты и дяди Сола. На фотографии все четверо, улыбающиеся и счастливые, держали майку Вуди с надписью “Гольдман”.
Пока все взоры были обращены на Вуди, устремившегося к спортивной славе, в Балтиморе дядя Сол и тетя Анита незаметно для всех медленно погружались во мрак.
Сначала дядя Сол проиграл очень важный процесс, над которым трудился несколько лет. Он защищал женщину, преследовавшую по суду медицинскую страховую компанию, которая отказалась оплачивать лечение ее мужу-диабетику; в результате тот умер. Дядя Сол требовал для нее несколько миллионов долларов возмещения ущерба. В иске ей отказали.
Потом между ним и тетей Анитой вспыхнули серьезные разногласия. Сперва она захотела узнать размеры пожертвования, которое он сделал университету Мэдисона, чтобы стадион носил его имя. Он утверждал, что это сущие крохи, он просто договорился с ректором. Она не поверила. Он вел себя странно. Вовсе не в его духе было выпячивать свое эго. Она знала, что он очень щедр, всегда внимателен к другим людям. Он добровольно участвовал в раздаче супа неимущим, всегда что-то подавал бездомным. Но никогда об этом не распространялся. Никогда не хвастался. Он был скромным, застенчивым, за это она его и любила. Кто этот человек, вдруг пожелавший видеть свое имя на футбольном стадионе?