Я регулярно ездил в Мэдисон на матчи с участием Вуди. Стадион тогда еще назывался “Бургер-Шейк”, он вмещал тридцать тысяч человек, всегда бывал забит до отказа, и я слышал, как десятки тысяч болельщиков выкрикивают имя Вуди. Нельзя было не заметить, что в троице царило абсолютное согласие; они были счастливы вместе, и я, сейчас уже можно признаться, завидовал им и жалел, что выпал из Банды Гольдманов. Мне их не хватало. Теперь они трое стали Бандой, а Мэдисон – их территорией. Кузены отдали третье место в Банде Александре, и я лишь с годами понял, что место это еще в той Банде, в какую входил я, было переходящим: сначала его по праву занимал Скотт, а теперь оно отошло Александре.
* * *
В ноябре 1998 года мы впервые после поступления в университет праздновали День благодарения, и их успехи меня потрясли. Казалось, за несколько месяцев изменилось все. Радость от встречи с ними в Балтиморе не ослабла, зато гордость за свою принадлежность к Балтиморам, окрылявшая меня в детстве, на сей раз исчезла без следа. До сих пор дядя Сол и тетя Анита задвигали на второй план моих родителей, а теперь настал мой черед чувствовать себя ущербным по сравнению с кузенами.
Вуди, пышущий мощью, непобедимый викинг на поле, постепенно становился звездой футбола. Гиллель писал в университетскую газету, и его высоко ценили. Один из преподавателей, регулярно сотрудничавший в “Нью-Йоркере”, говорил, что тот может предложить свой текст в эту престижную газету. Сидя в этом шикарном доме, за великолепно накрытым на День благодарения столом, я смотрел на них, любовался их величием и словно воочию видел их дальнейшую судьбу: Гиллель, радетель за правое дело, станет еще более знаменитым адвокатом, чем его отец, который к тому же твердо намеревался сделать сына владельцем соседнего с ним бюро, ожидавшего его уже сейчас. “Отец и сын Гольдманы, адвокаты-партнеры”. Вуди войдет в футбольную команду “Балтимор Рэйвенс”, которая была создана два года назад и уже демонстрировала блестящие результаты благодаря на редкость удачной кампании по рекрутингу молодых талантов. Дядя Сол говорил, что у него есть ходы на самый верх – что никого не удивляло – и Вуди не останется в тени. Я представлял себе, как через несколько лет они станут соседями в Оук-Парке и каждый купит себе великолепный, внушительный дом.
Мать, видимо, почувствовав мою растерянность, за десертом вдруг решила всем показать, что и я не лыком шит, и объявила, не обращаясь ни к кому в отдельности:
– А Марки пишет книгу!
Я побагровел и настоятельно попросил ее замолчать.
– И про что книга? – спросил дядя Сол.
– Роман, – ответила мать.
– Пока просто наброски, – промямлил я, – посмотрим, что получится.
– Он уже написал несколько рассказов, – не унималась мать. – Прекрасные, два напечатали в университетской газете.
– Очень бы хотелось почитать, – ласково сказала тетя Анита.
Мать обещала прислать их, а я снова попросил ее молчать. Мне показалось, что Вуди с Гиллелем хихикают. По сравнению с ними, какими они стали в моих глазах – полубогами, наполовину львами, наполовину орлами, готовыми взлететь в небеса, – я со своими дурацкими рассказиками чувствовал себя жалким: ведь я по-прежнему оставался все тем же впечатлительным подростком, и до их великолепия мне было как до луны.
В тот год обед на День благодарения показался мне особенно прекрасным. Дядя Сол помолодел. Тетя Анита стала еще красивее. Так ли это было на самом деле? Или я тогда слишком восхищался ими, не понимая, что семья Балтиморов распадается? Я считал, что дядя, тетя, кузены неизменно устремлены вверх, а они уже стрелой летели вниз. Я понял это лишь годы спустя. Какие бы радужные перспективы я ни прочил кузенам, им суждено было вернуться в Балтимор после университета отнюдь не затем, чтобы стать звездами судебной защиты и “Рэйвенс”.
Мог ли я представить себе, что с ними случится?
23
Сидя в массачусетском университете и чувствуя себя довольно одиноко, я, к своему возмущению, обнаружил, что, когда речь идет о Невиллах, размеры Банды Гольдманов в Мэдисоне могут меняться, – впрочем, так было и в Балтиморе со Скоттом. Сначала особое место в Банде заняла Александра, а за ней и Патрик Невилл.
Патрик приезжал в университет по вторникам, читать свой еженедельный курс. Поговаривали, что о его настроении можно судить по транспортному средству: в те дни, когда он пребывал в прекрасном расположении духа, он появлялся за рулем черной “феррари”, на которой пролетал через Новую Англию как метеор; если же он сердился, то ехал на кроссовере “шевроле-юкон” с тонированными стеклами. Он пользовался огромной популярностью, студенты буквально ломились на его лекции.
Вуди и Гиллель близко сошлись с ним. В каждый свой приезд в Мэдисон он непременно их навещал.
По вторникам он водил их и Александру ужинать в ресторан на главной улице. Если время позволяло, сидел на тренировках “Титанов” в бейсболке клубных цветов. Он присутствовал на всех их домашних матчах и даже, бывало, на выездных, порой тратя на дорогу несколько часов. Гиллелю он всегда предлагал ехать с ним, и на матче они появлялись вместе.
Думаю, Патрику нравилось бывать в обществе Вуди и Гиллеля, потому что всякий раз он находил в них что-то от Скотта.
С ними он вел себя так, как хотел бы вести себя с сыном. Во втором семестре, когда футбольный сезон в Мэдисоне завершался, он регулярно приглашал их на выходные к себе в Нью-Йорк. Они наперебой рассказывали мне, какая у него шикарная квартира: вид из окна, джакузи на террасе, в каждой комнате телевизор. Вскоре они стали чувствовать себя у него как дома: рассматривали картины, курили, пили виски.
На весенних каникулах 1999 года он пригласил их в Хэмптоны. После экзаменов в университете они как-то на неделе заехали ко мне в Монклер на черной “феррари”, которую им одолжил Патрик. Я предложил где-нибудь поужинать, но в их машине было только два места, и мне пришлось довольствоваться старенькой “хондой-cивик” матери. Они на своем рычащем болиде мчались впереди. За ужином выяснилось, что они слегка пересмотрели свои карьерные планы. Нью-Йорк перевесил Балтимор, экономика взяла верх над правом.
– Работать надо в финансах, – заявил Гиллель. – Ты бы видел, какую жизнь ведет Патрик…
– Мы тут обедали со спортивным директором “Джайентс”, – сказал Вуди. – И даже на их стадион ездили, в Нью-Джерси. Он говорит, на будущий год пришлет скаута посмотреть, как я играю.
Они показали мне свои фото на газоне “Джайентс стадиум”. Я воображал себе, как через несколько лет они на том же месте будут праздновать победу “Джайентс” в Супербоуле: Вуди, звездный квотербек, и его почти брат Гиллель, новый золотой мальчик, которого с руками отрывают на Уолл-стрит.
* * *
В начале их второго курса случилось немаловажное событие. Однажды Вуди, возвращаясь по 5-й автостраде в кампус, примерно на пятой миле после моста Лебанон чуть не сбил молодую женщину, которая шла по обочине. Стояла непроглядная ночь. Он немедленно затормозил и выскочил из машины.