– Не могу, – каждый раз отвечал Вуди.
– Почему?
– Мне надо работать с Бунсом.
– Тогда приходи, когда закончишь, и поужинай с нами, – настаивал Гиллель.
– Нет. Я стесняюсь.
– Кого ты стесняешься?
– Родителей. То есть не твоих родителей, я хочу сказать. Вообще взрослых.
– Мои вообще-то крутые.
– Да знаю.
– Вуди, почему ты меня защищаешь?
– Я тебя не защищаю. Мне просто очень нравится с тобой быть.
– А по-моему, ты меня защищаешь.
– Значит, ты тоже меня защищаешь.
– Как, от чего? Меня же от земли не видно.
– Ты меня защищаешь, чтобы я не был совсем один.
Так возвращение долга дяде Солу переросло в нерушимую дружбу между Вуди и Гиллелем. Вуди каждый день приезжал в Оук-Парк. На неделе он играл роль телохранителя, по субботам Гиллель работал с ним у Бунса, а по воскресеньям они проводили целый день в сквере или на баскетбольной площадке. На рассвете Вуди занимал свой пост на тротуаре, в сумерках, на холоде, и ждал Гиллеля.
– Ну почему ты не зайдешь и не выпьешь шоколаду? – спрашивал Гиллель. – Ты же на улице в ледышку превратишься.
Но Вуди каждый раз отказывался.
Однажды субботним утром, когда Вуди в темноте торчал у ворот Гольдманов-из-Балтимора, он увидел дядю Сола. Тот пил кофе и кивнул ему:
– Вудро Финн… Так это ты! Вот, значит, кто сделал моего сына счастливым…
– Я ничего плохого не сделал, мистер Гольдман. Честное слово.
Дядя Сол улыбнулся:
– Знаю. Ну, давай заходи.
– Я лучше тут, на улице.
– Нечего тебе стоять на улице в такой мороз. Иди в дом.
Вуди робко зашел за ним следом.
– Ты завтракал? – спросил дядя Сол.
– Нет, мистер Гольдман.
– Почему? По утрам надо есть. Это важно. Тем более ты потом в саду возишься.
– Знаю.
– Как дела в интернате?
– Ничего.
Дядя Сол усадил его на кухне за стойку и приготовил горячий шоколад и оладьи. Остальные домочадцы еще спали.
– Ты знаешь, что благодаря тебе Гиллель снова стал улыбаться?
Вуди пожал плечами:
– Не знаю я, мистер Гольдман.
Дядя Сол улыбнулся:
– Спасибо, Вуди.
Вуди опять пожал плечами:
– Да не за что.
– Как я могу отблагодарить тебя?
– Никак. Никак, мистер Гольдман. Сперва я к вам приходил, потому что надо было отработать, в благодарность за вашу помощь… А потом мы столкнулись с Гиллелем и подружились.
– Так вот, считай, что отныне ты и мой друг. Если тебе что-нибудь нужно, приходи и проси. А кроме того, я хочу, чтобы ты на выходных приходил к нам завтракать. Нечего играть в баскетбол на голодный желудок.
Вуди согласился наконец заходить в дом по утрам в субботу и воскресенье, но остаться вечером поужинать отказывался категорически. Тете Аните пришлось проявить чудеса терпения, чтобы его приручить. Сначала она ждала перед домом, когда они вернутся с баскетбольной площадки. Она здоровалась с Вуди, но тот, завидев ее, обычно краснел и удирал, как дикий зверек. Гиллель злился: “Мама, ну зачем ты так делаешь! Ты же видишь, он тебя боится!” Она хохотала. Потом она стала их поджидать с молоком и печеньем и, пока Вуди не успел удрать, предлагала ему перекусить прямо на улице. Однажды шел дождь, и она уговорила его зайти. Она называла его “знаменитый Вуди”. Тот страшно краснел, бледнел и начинал заикаться. Он считал ее очень красивой. Как-то под вечер она сказала:
– Скажи-ка, знаменитый Вуди, хочешь вечером с нами поужинать?
– Не могу, мне еще надо помогать мистеру Бунсу высаживать луковицы.
– Так приходи потом.
– Лучше я потом в интернат поеду. Они будут беспокоиться, если я не вернусь, и у меня будут неприятности.
– Я могу позвонить Арти Кроуфорду и спросить у него разрешения, если хочешь. А потом отвезу тебя в интернат.
Вуди согласился; тетя Анита позвонила, и ему разрешили остаться ужинать. После еды он сказал Гиллелю:
– Твои родители правда славные.
– А я что говорил? С ними вообще проблем нет, можешь приходить, когда хочешь.
– Офигеть, твоя мама позвонила Кроуфорду и сказала, что я остаюсь ужинать. Я никогда раньше себя таким не чувствовал.
– Каким таким?
– Важным.
В лице Гольдманов-из-Балтимора Вуди обрел семью, которой у него никогда не было, и вскоре стал ее полноправным членом. На выходных он являлся с раннего утра. Дядя Сол открывал ему дверь, и он садился завтракать; почти сразу к нему присоединялся Гиллель. Потом оба отправлялись помогать Деннису Бунсу. По вечерам Вуди обычно оставался ужинать. Он изо всех сил старался быть полезным: непременно хотел помогать готовить, накрывать на стол, убирать со стола, мыть посуду, выносить мусор. Однажды утром Гиллель, глядя, как он подметает кухню, сказал:
– Утро на дворе. Уймись. Ты не обязан все это делать.
– А я хочу, я хочу это делать. Не хочу, чтобы твои родители считали, что я их использоваю.
– Использую, а не использоваю. Слушай, иди сядь, доешь хлопья и почитай газету. Читай-читай, а то вообще ничего знать не будешь.
Гиллель заставлял его интересоваться всем на свете. Рассказывал ему про книжки, которые читал, про документальные фильмы, которые смотрел по телевизору. На выходных они в любую погоду не вылезали с баскетбольной площадки. Вместе они были чумовой парой. Бесстрашно сражались против любой команды НБА. Запросто делали котлету из легендарных “Чикаго Буллз”.
Тетя Анита рассказывала мне, как она поняла, что Вуди действительно стал членом семьи. Однажды она взяла Гиллеля с собой в супермаркет за покупками и увидела, что он кладет в тележку пакет хлопьев с маршмеллоу.
– Я думала, ты не любишь маршмеллоу, – удивилась она.
А Гиллель с братской нежностью ответил:
– Я-то не люблю, это для Вуди. Его любимые.
Вскоре присутствие Вуди у Балтиморов стало делом вполне естественным. Теперь он, с согласия Арти Кроуфорда, по вторникам ходил с ними в пиццерию, а по субботам – в кино, ездил в городской аквариум, откуда Гиллель, дай ему волю, вообще бы не вылезал, и на экскурсии в Вашингтон; они даже побывали в Белом доме.
После ужина у Гольдманов Вуди всякий раз хотел ехать в интернат на автобусе. Он боялся, что Гольдманам надоест все время о нем заботиться и они его прогонят. Но тетя Анита не позволяла ему возвращаться в одиночку, это было опасно. Она отвозила его на машине и, высаживая у ворот угрюмого здания, спрашивала: