Однажды в Бишкеке - читать онлайн книгу. Автор: Аркан Карив cтр.№ 88

Израильский оптимизм

Заключается в присловье иѓъе́ бэ-сэдэр (будет в порядке, все будет нормально, как-нибудь образуется). Ицхак Рабин считал, что за этими словами скрываются израильская халтура и неорганизованность. Выступая перед выпускниками военного училища, премьер-министр и министр обороны сказал: «Это самое „будет в порядке“, это фамильярное похлопывание по плечу, это подмигивание, это „будь спок!“ — показатели отсутствия дисциплины и профессионализма».

Много горькой правды в словах Ицхака Рабина. Но как русские никогда не откажутся от своего «авось», так и израильтяне повторяли и будут повторять:

Сионизм является, пожалуй, единственной идеологией по конструированию нового человека, которая добилась успеха. Итальянский и немецкий фашизмы провалились; советский эксперимент — тоже. А сионистам удалось создать абсолютно новое государство в рекордные строки и со всеми атрибутами нации: историей, социальными конфликтами, футбольными фанатами и общенациональным языком. Вот как раз язык и представляется мне самой главной сионистской авантюрой. Много лет я предпринимаю спорадические попытки выяснить: как это на иврите сначала не говорили, а потом вдруг раз — и заговорили?!

Сразу замечу, что на эту тему существует весьма обширная литература. И практически в любой книге вам весьма доходчиво объяснят, как было дело. Иврит никогда не умирал, и даже вавилонское пленение, сделавшее евреев арамейскоговорящими, не отняло у народа Книги его святой язык, на котором писались трактаты и стихи, и Мишна, и шульхан арухи, и каббала рава Лайтмана, а в средневековой Италии нельзя было стать врачом, не зная иврита, потому что все врачи были евреи и работы писались на иврите. Вам, скорее всего, расскажут, что в Гарварде инаугурационные речи было принято произносить на иврите. Ну и, разумеется, иврит являлся лингва франка для евреев всего мира: они на нем писали свои жидомасонские записочки, чтобы гои не поняли. Потом, в 1879 году, Элиэзер Бен-Йеуда опубликовал статью «Жгучий вопрос», призвав всех евреев говорить только на иврите. Забавно, что примерно в это же время доктор Заменгоф призвал всех людей говорить на придуманном лично им эсперанто. Ну а дальше в Палестине (и не только) появились разные учебные заведения, где преподавание велось на иврите, но для преподавателей он не был родным ^[134]. Бен-Йеуда как бешеный придумывал недостающие слова вроде «помидор» или «брюссельская капуста». Народ спонтанно заимствовал из арабского, русского, немецкого, румынского и других, широко представленных в Палестине языков. Русское влияние, кстати, существенно облегчает нам жизнь в современном иврите, впитавшем много русского синтаксиса.

Но все эти факты мало помогают в ответе на вопрос, как иврит стал родным языком для первого поколения израильтян. Дело в том, что авторы книг по истории иврита намеренно или по невежеству не проводят различия между parole и langue. Эти термины ввел швейцарский лингвист де Соссюр. Он первым обратил внимание на то, что язык и речь — неравнозначны. Язык — это некоторая система, включающая вокабуляр, грамматику и все такое прочее, что ассоциируется у нас со школьным курсом родного или иностранного языка. Речь, кроме того, что она производится определенными органами и имеет звуковую, а не письменную природу, отличается от langue спонтанностью и музыкальностью. Носитель языка имеет способность говорить не задумываясь, то есть не конструируя фразу перед тем, как её произнести. Что касается музыкальности, то попробуйте послушать какого-нибудь латиниста, и вы сразу поймете, чем живой parole отличается от мертвого parole’a. А можно послушать, как говорят на неродном языке эмигранты. Тоже все слышно.

Так вот, первые ивритские дети, то есть взращенные на иврите, стали появляться в 1920-х годах. Это так называемое «поколение „Пальмаха“» (ударные бригады), которое пронесет на своих плечах всю тяжесть Войны за независимость.

Я приехал в Израиль в 1989 году. Разница между речью первого поколения, второго поколения и третьего, родившегося уже после войны, после 1948-го, была очевидной, и я очень скоро научился ее улавливать (так же, как и разные акценты).

Первое поколение говорило медленнее, со скрипучей фонетикой, правильными оборотами. Его представители либо изъяснялись в рамках по возможности ограниченного набора конструкций, либо, наоборот, увлеченно краснобайствовали, что иврит как раз позволял во всю ширь наработанной им многослойной литературы. У первого поколения начисто отсутствовал юмор как жанр. По сравнению с их актерами-комиками Тарапунька и Штепсель были «Монти Пайтоном».

Прежде чем перейти к описанию второго поколения, того, для которого иврит уже родной, я хотел бы сделать несколько замечаний, а вернее, дать несколько зарисовок, иллюстрирующих распространенность иврита в Палестине в 1920-х годах и позже.

Мой друг Эли Мизрахи, говоривший на пулеметном иврите, признался мне, что ему пришлось развить такую скорость речи, чтоб дедушка уже не догонял, чего он там несет.

1948 год. Иерусалим в осаде. Обшитый железными листами автобус прорывается в осажденный город. Арабы открывают огонь. «Арца поль!» («На пол!») — командует водитель. «Мэшист аф унс ун эр рэд эбрэиш»! («По нам стреляют, а он говорит на иврите!») — возмущается на идише какая-то старушка. Не будем делать из этой сцены далеко идущих выводов. Но будем иметь в виду, что «мама!» роженицы кричат на родном языке.

А в 1922 году, когда евреи потребовали, чтобы на мандаторной британской марке вместе с английской и арабской надписями была и ивритская, британские чиновники катались со смеху: «Зачем вам надпись на иврите, которого вы сами не знаете?»

В 1950-х годах на «Коль Исраэль» появилась еженедельная передача «Йоман а-шавуа» («Дневник недели»). Талантливые молодые журналисты брали интервью у тех, кто стоял у кормила страны. Бен-Гурион послушал, и ему не понравилось. Понятно почему: народ вдруг обнаружил, что его лидеры говорят на иврите коряво и куце, как татарский дворник по-русски.

Когда мне предложили писать для газеты «А-Арец» и я выразил сомнение в своей способности продуцировать тексты на пристойном иврите, мой приятель, журналист Арнон Регуляр, сказал: «Аркан, ты с ума сошел! В этой стране иврита не знает никто!» Сильное преувеличение, но только в Израиле театр с говорящими с акцентом актерами мог завоевать национальный успех («Гешер»).