Завет, или Странник из Галилеи - читать онлайн книгу. Автор: Нино Риччи cтр.№ 66

С уходом Иешуа наша жизнь постепенно стала походить на жизнь обычной семьи, одной из многих тысяч семей Галилеи; жизнь как будто бы вернулась в свою исходную точку и пошла по новому кругу. Только лишь Нацерет казался мне самым краем земли, где паслись несчетные стада коз и жили грубоватые невежественные люди. Сифонис, который мне случилось увидеть один или два раза, показался мне отчаянно захолустным, пыльным и маленьким в сравнении с Александрией. Было что-то такое в этих местах, где мы теперь поселились, что вызывало чувство оторванности от всего мира, возможно, из-за того, что вокруг были леса или холмы, а моря, к которому я успела привыкнуть, не было. Но со временем я начала осваиваться в этом заброшенном краю, и моя александрийская неугомонность начала забываться. Жители Нацерета относились к нам с уважением, так как про нас было известно, что мы пришли издалека, из очень большого города. Наша прошлая жизнь никого здесь не волновала, и все воспринимали меня такой, какой я была, — матерью семейства, заботящейся о своих детях, проводящей дни у реки или у колодца. У меня имелись свои деньги, и я решила прикупить оливковую рощу недалеко от города: я не захотела иметь дело с купцами, как ранее в Александрии, но и держать деньги дома опасалась из-за страха перед ворами.

Мы прожили в Галилее немногим больше года, когда мой муж, Иосиф, скончался. Он как-то занемог на работе, но недомогание показалось ему таким пустяковым, что он не попросил даже отпустить его домой. Однако вечером Якобу и его товарищам пришлось нести Иосифа в Нацерет на руках. К ночи он умер. Я удивилась той печали, которую вызвала во мне смерть мужа, так как мне казалось, что я никогда не любила его. Но я прожила с ним почти пятнадцать лет, он стал отцом моих детей. Он оберегал меня — это я поняла со временем — от жизненных невзгод, которые могли быть гораздо тяжелее. Он ни разу не поднял на меня руки, ни разу не попросил меня о чем-то, о чем не мог бы попросить муж у своей жены. А простоватая прямолинейность, которая так раздражала меня в юности, когда я была его невестой, очень облегчила нашу с ним совместную жизнь впоследствии. На смертном одре он не стал отдавать никаких распоряжений, а лишь наклонился ко мне и, стараясь говорить внятно, ибо язык уже не слушался его, назвал мне сумму, которую ему должны были уплатить на работе. Я поняла, насколько он всегда доверял мне.

Со смертью Иосифа я ощутила утрату во всем. Не только из-за того, что наша жизнь стала скуднее, и не потому, что теперь в доме не было взрослого мужчины. Мне было грустно и пусто, так как его смерть задала мне вопрос, на который я не могла найти ответа: для чего мы живем на земле? Жил человек, который всю жизнь до последнего дня провел в тяжелом труде. Он знал мало радостей в этой жизни. Он был женат на женщине, которую выбрал не по любви. И при этом он, кажется, понимал, зачем он живет, он видел смысл жизни в детях, в своих сыновьях, чтобы вырастить их и поставить на ноги. Но если из поколения в поколение все будут только выкармливать детей, чтобы те, в свою очередь, выкармливали своих, что останется еще в этой жизни? Какая радость? Какой смысл?

Мне уже тридцать лет, мой муж умер. У меня есть дочери, которым подходит возраст выходить замуж. Растут мои сыновья, им надо искать работу. Так после смерти Иосифа я размышляла о жизни и даже не находила сил выйти за порог дома — я, которая пешком исходила всю Александрию. Я почти не улыбалась своим детям. Вспоминая свое детство, проведенное в Иерусалиме, я поражалась, насколько тогда мир виделся мне иным. Каждый день был наполнен смыслом, это была радость встречи с жизнью. Будние дни и базарные дни — великий бег времени. Память выплескивала мелкие подробности, наполнявшие тогда мою жизнь. Запах жаркого, которое моя мать стряпала на кухне, крик мулов, ранним утром бредущих мимо ворот нашего дома, облака пыли, поднимаемые ими, особый запах, разлитый в утреннем воздухе. Каждый день был наполнен радостью бытия, которая теперь исчезла из моей жизни, исчезла и из окружавшего меня мира.

Мой сын Якоб очень сочувствовал мне, понимая мое состояние даже лучше меня самой. Однажды он сказал мне, что пойдет разыщет Иешуа и приведет его домой.

— Зачем ты будешь искать его? — вздохнула я. — Ведь он же ушел от нас.

— Он старший, — сказал Якоб, — а наш отец умер.

Мне казалось, что горе, посетившее нашу семью, и те размышления, которым я отдалась, отвлекли меня от мыслей об Иешуа. Но предложение Якоба открыло мне в который раз, что Иешуа не покидал моих мыслей и моего сердца. Я почти не надеялась, что Якобу удастся разыскать его, а если удастся, то вряд ли он приведет его домой. Нам не удалось вернуть его тогда, после Александрии, и едва ли мы сможем сделать это сейчас. Даже тогда, когда мне казалось, что он вернулся к нам, я улавливала в нем какое-то постоянное смутное беспокойство. Он, словно прирученный волк, не мог все время находиться подле хозяина — инстинкт требовал свободы.

Однако уже через три дня, к великому нашему удивлению, Якоб привел Иешуа. Он нашел брата в Синабрисе — вероятно, Иешуа искал там работу.

Казалось, я должна была несказанно обрадоваться, увидев сына возле себя, но я не могла даже притвориться. Я не знала, в каком он вернулся расположении духа и как долго пробудет с нами. Он сказал между тем:

— Если вы нуждаетесь во мне, то я здесь, чтобы занять место старшего.

Я молчала — не нашлась, что ответить ему.

— Я купила немного земли, это для тебя, — сказала я и почувствовала, что краснею, как девочка.

Это все, что я могла ему предложить.

Он вернулся в семью и стал одним из нас. Поначалу все испытывали странное чувство в его присутствии, все видели его необычность и непохожесть на остальных. Эта необычность проявлялась и во внешности, и в манере держаться — его как будто бы все время окружал ореол почтительного молчания. То чувство, похожее на преклонение, которое я испытывала перед ним, когда он был ребенком, не так сильно проявляло себя, но преобразившись, оно передалось остальным: и братья, и сестры чувствовали его отчужденность. Иешуа, тем не менее, сдержал свое слово и добросовестно исполнял обязанности старшего в семье. Вместе с братьями он работал в оливковой роще. Я прикупала или брала внаем землю для посадки пшеницы. Мало-помалу жизнь моя после смерти мужа возвращалась в свое обычное русло, дети были со мной, среди них мой старший сын, над которым теперь не нависала мрачноватая тень Иосифа. Впервые за долгие годы груз, который я несла со времени замужества, упал с моих плеч. Якоб относился к старшему брату с большим почтением, остальные следовали его примеру. Дочери радовались его возвращению, с женской проницательностью уловив изменения к лучшему и в моем настроении. Соседи находили возвращение старшего сына в семью после смерти отца событием вполне естественным и достойным одобрения. Что касается его долгого отсутствия, они полагали, что старший пользуется большей свободой в семье и может поступать по своему усмотрению, однако при необходимости он должен занять место отца.

Наступило время собирать урожай. Я купила пресс для выжимания масла, который мы установили на краю нашей рощи. Пока остальные собирали оливки, мы с Иешуа управлялись с прессом: я ссыпала оливки в огромную бадью, а он направлял каменный жернов. За последнее время, казалось, мы сблизились вновь, работая так бок о бок, окруженные мирным покоем обступивших нас холмов. Глубина и синева неба, размеренный ритм движений — все дышало покоем, который нужен был больше слов. Я вглядывалась в черты сына — он напоминал грека, светловолосый и светлокожий. Чувство, похожее на гордость, охватывало меня, когда я говорила сама себе: он мой сын. Я не могу в точности ни передать это чувство, ни объяснить, почему оно вспыхивало во мне с такой силой. Наверное, дело было в нерастраченных эмоциях моей души. Никогда не любимая мужем, я передавала сыну всю скопившуюся во мне любовь. Случалось не раз, что на рынке нас принимали за супружескую пару: мой возраст, не столь преклонный, был тому виной; ошибка эта повергала Иешуа в смущение, а мне, признаюсь, была приятна. Может, так, я полагала, подтверждаются мои права на него, большие, нежели просто права матери на сына.