Иван Молодой. Власть полынная - читать онлайн книгу. Автор: Борис Тумасов cтр.№ 18

В думной палате в мерцании восковых свечей, горящих в медных поставцах, государь Иван Васильевич с сыном, великим князем Иваном Молодым, совет держали. Иван Васильевич восседал в кресле из черного дерева, отделанном дорогими каменьями и золотом. Молодой великий князь Иван сидел чуть ниже отца в кресле из красного дерева, золотом окантованном. Третье, такое же, по правую руку от государя - для митрополита.

Иван Васильевич, закончив совещаться с сыном, барабанил костяшками пальцев по подлокотнику. Он думал сейчас о том, что в этом кресле сидели его отец и дед, великие князья московские. А вдоль стен на скамьях рассаживались бояре, совет с великим князем держали.

В последние годы жизни отец, Василий Темный, редко созывал их, больше с сыном Иваном любил думать.

Государь усмехнулся. Вот и он ныне с сыном Иваном советы держит.

Отец, Василий Темный, не очень верил в боярский разум. Некоторых бояр он, Иван Васильевич, любит и к слову их прислушивается, а кого и не признает. Сколько раз наблюдал: сидят в палате на скамьях, кои дремлют, носы в высокие воротники воткнув, а кои от скуки рты кривят в зевоте. А то выпалит иной какую глупость и пучит глаза: вот-де и он совет подал…

Перестав постукивать костяшками пальцев по подлокотнику, государь внимательно посмотрел на сына. Подумал, не в мать обличьем. Только бы не в тверскую породу, кровь-то тверичей не к Москве тянет, к удельщине. Все норовят себя выше Москвы поставить… Спросил:

- Ты, великий князь Иван, как мыслишь: посмеют ли новгородцы противиться, когда мы на них войной пойдем?

- Боярство новгородское, государь, против Москвы стоять намерено, и его одним разом не сломить. И люд новгородский бояре смущают: Новгород-де город вольный, а Москва неволить их будет. Новгород сломим, когда их вечевого колокола лишим и заводчиков в ссылку ушлем.

- Гм! Однако мы их сломим, а ежели они перед Казимиром на колени встанут, так мы и на Литву управу найдем…

В думную начали сходиться бояре Хрипун-Ряполовский, Стрига-Оболенский, Даниил Шеня, Нагой, Крюк, Григорий Морозов.

Опираясь на посох, вступил митрополит Филипп. Шел достойно, уселся в кресло.

Следом за митрополитом прибыли воеводы, какие полки на Ходынское поле привели. Вошел Борис Матвеевич Тютчев. Чуть погодя явились Даниил Холмский и Семен Образцов.

Пробежал Иван Третий глазами по палате, промолвил:

- Все, кого звал, собрались. - Чуть повременил. - Что рать на Новгород скликаю, каждому понятно. Мы о том с братьями моими заедино. И с сыном, великим князем Иваном Молодым, все обговорили… На Новгород выступим двумя ратями: одну поведут воевода Даниил Дмитриевич Холмский и Федор Давыдович Стародубский и я с ними, вторую рать поручаю боярину Семену Образцову. А идти ему на Двину, на Вятку и оттуда в Двинскую землю. Ему в подмогу двинется Борис Матвеевич Тютчев.

Образцов головой качнул в знак одобрения. С ним Иван Васильевич загодя все обговорил.

А государь продолжил:

- Боярину Семену задача - отрезать двинцам дорогу к Новгороду…

Замолчал, ждал вопросов. Боярин Нагой голос подал:

- А не случиться ли татарскому набегу, когда мы Москву покинем?

Государь сомнения Нагого развеял:

- На случай татарских разбоев на Москве оставлю сына своего, молодого великого князя Ивана, а ему в подмогу брата Андрея Меньшого… Теперь же, коли все уяснили, хочу спросить, когда выступим? Как мыслите?

- На Покров! - крикнул боярин Григорий Морозов. - Самое время, и конно, и лыжно.

- Боярин Григорий истину сказывает. Покров самое время: болота замерзнут да и хлеб смерды сожнут.

Иван Васильевич на воевод посмотрел. Но те отмолчались.

- На Покров, однако, далече. Не будем время терять, готовьтесь, думные, и вы, воеводы.

Выходившего из палаты воеводу вятичей государь задержал:

- Ты, боярин Борис, домой с дружиной на той неделе возвращайся. Пока воевода Семен Образцов с ратью в ваши края пойдет, ты со своими вятичами и с воеводой устюжан Василием Федоровичем до Двины доберетесь. Путь-то у вас не ближний, да и дороги, сам ведаешь, развезло.

Думную палату покидали шумно. Не ожидали, что Иван Третий на такой скорый срок поход назначит. Боярин Крюк даже возроптал:

- Государю бы на Покров поход перенести, ан в лето надоумил!

Услышал голос Крюка молодой великий князь Иван и прикрикнул:

- Ты, боярин Крюк, не высокоумничай. Знай сверчок свой шесток!

И зазвенел металл на Зарядье, едко запахло окалиной. Ковали сабли и шлемы, кольчуги и колонтари. Кузнецы подковывали коней, а в Кожевенной слободе шили сбруи и чинили седла.

Иван Молодой дни проводил среди мастеровых. Смотрел на их работу, иногда за ратников в защиту голос подавал:

- Цену-то, мастеровые, не задирайте. Лишку-то не накладывайте, воину в поход идти, не на свадьбу.

Мастеровые посмеивались:

- Новгород богатый, воины озолотятся!

- Побойтесь Бога, люд мастеровой! - возмущались ратники, приглядывались к товару.

А какой-то служилый дворянин зло кинул:

- Вам бы, мастеровые, самим в Новгород сходить, калиту деньгой набить. Глядишь, поумнели бы. А может, и голову свою оставили бы…

На Пятницкой, у трактира, два мужика, вцепившись друг другу в бороды, орали:

- Ты почто телегу свою наперед моей выставил! Однако до драки не дошло, молодого великого князя заметили, разъехались.

А князь Иван площадь пересек, через Фроловские ворота мимо Чудовского монастыря ко дворцу направился.

В покоях Марфы Исааковны Борецкой полутемно, окна завешены тяжелыми шторами. Горят в медных поставцах восковые свечи, плавятся, отекают. Их свет отражается, переливаясь, в кувшинах и чашах, в окованных кипарисового дерева сундучках, на золотой вазе, на аналое и тяжелом, отделанном серебром Евангелии, которое любит читать боярыня долгими зимними вечерами.

Неспокойна ее душа, мысли тревожны. Ну как Москва руки к Новгороду протянет? Вспомнила, что, когда был еще жив ее муж Исаак, друг ее Василий Иванович, впоследствии принявший постриг под именем Варлаам, говаривал ей: безбожный Магомет Царьградом овладел, и отныне одна Русь оплотом православия осталась. Ей одной Христову веру блюсти…

Взгляд Марфы остановился на пологе с серебряной нитью, прикрывающем ее пышную постель с горой подушек и соболиным одеялом. Мягкая постель, но холодная с той поры, как не стало Исаака, а Василий Иванович так и не приблизился к ней. Марфа Исааковна и тела его не познала, а уж как о том мыслила…

Заглянула дочь Олена, шепнула - Пимен в сенях.

- Чего ждешь, проводи.