— Ладно, спасибо. Если что — поможешь. А ты вот что мне скажи, Саша, Колосов все смотрел на огни за рекой, они словно притягивали его. — А что вообще в деревне говорят насчет этих пропаж скота?
— Да разное болтают. Я ж говорил. До суеверий дело доходит. Ну а какие с понятием мужики, те так склоняются: ворюга завелся. Кто на пришлых грешит, кто на цыган — они ж соседи наши. А где и сосед соседа подозревает — коса, так сказать, на камень. Ну а старухи, те сплетничать, сказки плести тут как тут. Я поначалу тоже склонялся: никак бродяга куролесит. Но после того, как на овцу эту наткнулся — нет, сомнительно. Я ж говорю — на хищника похоже. Собаки шалые скорее всего. Загнали эту бяшку в лес да и прикончили там.
А она здоровая, такую, если на себе переть… Ежели только хворостиной перед собой гнать, — Сидоров словно размышлял сам с собой, прикидывая и так и этак. — Тогда, если это человек-ворюга — зачем же ему мясо-то бросать? А потом я ж осматривал ее — там мяса этого ни грамма с костей не срезано, только вырвано. Шерсть по кустам разбросана. Собаки это, как пить дать. О волках это все враки. Какие в Подмосковье волки, откуда? Если из зоопарка какой удрал?
Так, беседуя, они поднялись на невысокий косогор, поросший чахлым леском: елки, березы, трухлявые пеньки, пышно разросшаяся черемуха да дикая малина.
— Сюда давайте, Никита Михалыч. Вот она зараза. Эх, жил-был у бабушки серенький козлик… — Сидоров посветил в траву.
Под ногами у себя они увидели грязно-белую овечью шерсть Колосов присел, примял руками траву.
— Нам бы не очень задерживаться тут. А то, если они, падлы, нас учуют, может, и не придут, — заметил Сидоров. — А может, и вообще тут сегодня никто не появится, хищник-то этот, а? Может, и зря мы с вами куролесим.
Колосов в который уж раз достал из кармана свежую пару резиновых перчаток.
— Свети, не философствуй, — шепнул он.
Труп овцы действительно был относительно свежим Мелкая рогатая скотинка лежала на боку в яме возле елового пня.
Мертвая овечья морда выражала тупую покорность судьбе.
На горле овцы ран не было. Зато бок основательно покалечен: кровавые лоскуты вырванного мяса, ошметки шерсти.
Колосов взял голову овцы за уши, приподнял, повернул. Так и есть: шея сломана. Черт, снова эта шея, как у той собаки в овраге, как у…
— Слушай, Саш, я ни в охоте, ни в зоологии, ни в приусадебном хозяйстве не смыслю, — признался он. — Может, ты знаешь: как стая собак или волк охотится? Они ведь, псовые, вроде за горло хватают, душат. А тут, посмотри, хребет сломан.
Сидоров пожал плечами.
— Черт их знает. Я тоже в этом ни бельмеса. У меня вот дядька есть, на Камчатке живет. Богатая охота там, рассказывал, рыбалка мировая. Так вот он, помнится, говорил: мол, хребет на охоте один лесовик только и может переломить.
Потому что лапищи как кувалды.
— Какой еще лесовик?
— Ну, медведь. Топтыгин. У них там, на Камчатке, гибель их, медведей-то. Ну, айда, Никита Михалыч, идемте во-он в ту ложбинку. Роща-то, слава богу, на холме, кругом место ровное. Ежели эти твари из кустов выскочат, оттуда сподручнее палить по ним. С той вон позиции. Эх, стрельба по движущейся мишеньке — любо-дорого смотреть! С патронами напряг у нас. По каждой стреляной гильзе старшему наряда рапорт пиши, отчитывайся, куда израсходовал.
Они спустились к реке. Сидоров примял траву, делая лежку для наблюдательного пункта. Колосов последовал его примеру. Лежать в мокрой траве было чертовски неуютно.
Зубы сами собой выбивали дрожь. А мысли вертелись тревожные и однообразные: еще полчаса такой засады, и туберкулез с ишиасом обеспечен.
Наверно, впервые в жизни Колосов задумался над тем, насколько же хил и беспомощен современный городской человек, доведись ему вот так остаться один на один с природой.
Он плотнее запахнул на себе телогрейку: терпи, казак…
Медленно тянулась эта ночь. Ох как медленно! Колосов сначала бдительно и чутко вглядывался во тьму, ловил ухом каждый подозрительный шорох, каждый хруст веток, плеск воды, но через час с небольшим уже с огромным усилием едва-едва разлеплял веки, борясь с дремотой. Где-то далеко в лесу испуганно и громко стрекотнула сорока. Спала бы себе, тварь такая! Потом снова стало тихо-тихо. Потом раздался протяжный крик какой-то ночной птицы.
— Коростель, наверное, — Сидоров вздрогнул. — Как вампир на охоте прямо. А может, это филин? У нас раз случай был, я еще на Мебельном в школе учился. Так филина живого в школу один мужик принес, и мы…
— Погоди, — Колосов, вытянув шею, напряженно вглядывался куда-то в сторону реки. — Что это там?
— Где? Не вижу.
На фоне кустов, окаймлявших берег, словно промелькнула чья-то тень. Хоть глаза их и успели уже привыкнуть к мраку, Колосов лишь смутно различал очертания предметов.
— Показалось. Светать скоро начнет, — Сидоров зевнул. — Ни хрена, видно, мы с вами не дождемся, потому что…
В кустах затрещали ветки. Звук этот нарушил сонную тишину резко и неожиданно. Со стороны берега сквозь заросли черемухи явно пробирался кто-то крупный, тяжелый. Потом снова все стихло. И вдруг внезапно коренастая темная фигура появилась из кустов, одним мощным прыжком перемахнула через кучу валежника и направилась к тому месту, где лежали останки овцы. Колосов успел только заметить, что движется пришелец очень уверенно, плавно, быстро, словно темнота ему не помеха. И он совсем не боится оступиться или задеть за выступающий корень. Сидоров тоже увидел явление.
— Ах ты, сволочь приблудная, — прошептал он яростно. — Ну я тебе сейчас…
Колосов не успел его остановить. Участковый вскочил, включил фонарь, резко направил его в сторону незнакомца и заорал во всю глотку:
— Руки! Ну, быстро! Руки! Стрелять буду!
Свет на мгновение вырвал из тьмы пригнувшуюся фигуру в чем-то черном. Колосов, как филин, ослепленный светом фонаря, болезненно ярким во мраке, увидел только одно: глаза незнакомца — и то лишь на сотые доли секунды. И необычный блеск, странное выражение… Что-то неестественное было в этом взгляде, болезненное, странное… Больше он ничего не сумел разглядеть — ни лица, ни фигуры. Человек молча шарахнулся в сторону. И ринулся напролом через кусты.
— Лови его! — загремел Сидоров. — Ребята, заходи с тыла!
Стой, кому говорят! Стой, стрелять буду!
Кстати, несмотря на все угрозы «пристрелить к едрене фене», ни он, ни Колосов так и не достали оружие. Стрелять по такой двуногой мишени — дело хлопотное. Кто доказал, что этот лесной бродяга — козий вор? И потом, не убивать же его за кражу мелкого рогатого скота? Только стрельни — с прокуратурой потом насчет «правомерного применения табельного» хлопот не оберешься.
Так, как в ту ночь, Колосов не бегал никогда в жизни. Сидоров, загоревшийся азартом, громыхая сапожищами, точно лось, прыгал через поваленные стволы, кочки, пни. Требовались почти титанические усилия, чтобы не отстать от него, прыткого, в этой гонке с препятствиями по лесополосе.