Улыбка химеры - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Степанова cтр.№ 62

Он, Салютов, тогда был в курсе, что Эгле хорошо знают оба его сына. Первым с ней свел знакомство Игорь: у него в свое время с Газаровым крутились какие-то дела. Мифические... Призрачные. Иных дел у Алигарха, липнущего к игре в «очко» как пластырь, быть просто не могло, но... Факт остается фактом — в «Красный мак» Эгле попала через Газарова и его, Салютова, сыновей.

И впоследствии он порой задумывался: было ли что-то у Игоря, Филиппа с ней? Было? Нет, вряд ли... Девочка дышала одним Алигархом. Филипп был еще зелен, вряд ли бы он с ней справился, не тот у него темперамент. А Игорь любил свою жену — Марину, А она его — нет. И даже не давала себе труда скрывать это от него. Он пил все больше и больше именно по этой причине, постепенно превращаясь в алкоголика. И когда напивался, становился импотентом. Все это продолжалось у них не один месяц, не один год. И это был замкнутый круг. А потом он лопнул, разорвался, Игоря не стало, его старшего сына, его первенца не стало и...

Нет, Эгле не спала с его сыновьями, Салютов это знал. И с ним она тоже никогда не была близка. И уже не будет, потому что... Потому что это уже невозможно. Теперь это уже невозможно — смерть сына так все изменила, все сломала и здесь, в его настоящем Доме, и в нем самом, его хозяине. Здесь, в казино, все — от охранника до швейцара — сплетничали о его особом отношении к Эгле, но не знали правды, не знали причины и не понимали его. А ведь это было совсем несложно понять, потому что...

Он увидел Эгле здесь, в баре казино. И в этот же вечер Алигарх в очередной раз проигрался в пух и остался должен казино четыре тысячи. Он не вставал из-за стола до пяти утра в надежде отыграться, но ему не везло. Он пил и писал расписки. Это было по правилам — писать расписки, если карманы пустели. И Китаев тоже по правилам предупредил его, что срок уплаты — три дня, а затем казино включит счетчик.

Китаев из-за этого выигрыша особо из кожи не лез, сумма-то для «Мака» была пустяковая. Но для Алигарха все это было почти катастрофой.

Алигарх в казино с деньгами так тогда и не явился. Вместо него приехала она. Эгле. Попросила Салютова принять ее. Это было против правил. Он никогда не вмешивался в долговые дрязги. Все утрясал Китаев. Он умел это делать. Но тогда Салютов свои правила нарушил — пригласил ее в свой кабинет. Она вошла и...

Салютов очень ясно помнил: она отчаянно храбрилась. Видимо, изо всех сил старалась произвести на него впечатление роковой женщины, львицы, властительницы судеб, разрушительницы сердец. Она что-то говорила, что-то лепетала... А он смотрел на нее — эти густые волосы цвета льна, голубые глаза, этот еле уловимый, какой-то детский прибалтийский акцент. Это было... Он тогда испытал странное ощущение — давно забытое, острое, горькое ощущение — как в детстве, когда среди ночи поднимался с постели и прилипал к зеркалу, стараясь отыскать в своем лице черты... Чьи?!

Эгле горячо просила его за Газарова. За Алигарха. Он ответил, что рад бы пойти ей навстречу, но правила казино писаны не им. Она... она все еще храбрилась, даже пыталась шутить, кокетничать с ним. Но губы ее уже дрожали, голос срывался. А он видел лишь то, какая она юная — наверное, не старше его сына Филиппа...

Она вопросительно взглянула на него и сказала: она готова переспать с ним столько раз, сколько он захочет, в обмен на прощение Алигарху долга. Переспать раз, два, пять, десять — сколько он пожелает. Она готова. Она швырнула ему как перчатку это свое «переспать». А он перчатку поднял. Сказал: двести раз. И начнем прямо сейчас — здесь, на кожаном диване, заперев кабинет на ключ.

Она спустила с плеч тонкие бретельки шелкового короткого сарафана (стоял июль, и от жары спасали только мощные кондиционеры). Стянула платье как чулок, уронила его на пол. Стояла, опустив голову, и постепенно заливалась пурпурной краской — щеки, шея, грудь. Так могут краснеть лишь очень юные блондинки и дети. Полыхать как мак. Роковым женщинам, львицам, разрушительницам сердец и... брюнеткам этого не дано.

Он поднял ее платье, вернул ей, велел одеться. Немедленно одеться! Сказал, чтобы впредь она сначала думала, прежде чем делать очередную глупость. Что жертвовать собой, собственно, не за кого... Еще он сказал, что она годится ему в дочери и не к лицу ей, такой молодой, вести себя, как прожженной продажной сучке, предлагая себя за деньги первому встречному. Он еще что-то говорил ей. Эгле начала всхлипывать, начала суетливо одеваться. Она была такая жалкая в тот момент, что он даже не реагировал на ее красоту, не реагировал на эту ее глупую, смешную жертвенность ради Алигарха. Она, плача, просила его делать с ней все, что угодно, только «не включать Газарову счетчик».

И только тогда до него дошло, чего она боится. Ради чего предлагала себя ему. И тогда... Тогда он усадил ее на диван. Вот этот самый диван в углу кабинета, сел рядом и сказал ей...

В принципе слова значения не имели, важен был тон. Он сумел его найти. Он смотрел на нее, и снова в его душе волной поднималось то забытое, казалось бы, давно уже похороненное чувство, которое почти невозможно было выразить словами, чувство, более всего похожее на незаживающую рану его детства. Там, в глубине, на самом дне, очень, очень далеко...

Через две недели Эгле снова пришла и попросила уделить ей всего пару минут. Он принял ее. Она положила на стол пятьсот долларов. Сказала, что Газаров вчера выиграл в Голицыне шестьсот в рулетку. Она принесла эти деньги в счет долга. Он денег не взял. Пригласил ее — совершенно неожиданно, ей-богу, пригласил на обед в модный японский ресторан. Потом отвез домой, на Мытную, и пожелал на прощание всего наилучшего.

Затем они несколько раз виделись здесь, в Доме. Он приказал Китаеву не трогать Алигарха и не приставать к нему с долгом. И тот — ну, ему хоть в глаза плюй, — видимо, смекнул, что дело улажено, и снова появился в «Маке».

В конце ноября он снова пригласил Эгле на ужин. Это было 23-е число, день рождения Марины Львовны. Салютов знал: она отмечает его. Накануне сын Игорь приглашал его — они с Мариной устраивали для друзей вечеринку в «Цеппелине». Но Салютов тогда от приглашения отказался, сказал, что его время полуночничать по модным кабакам прошло. Потом звонила Марина, интересовалась, когда он приедет. Он ответил отказом и ей, что-то соврал... В принципе он и Эгле-то пригласил на ужин в тот вечер для того, чтобы был повод не ехать к сыну и невестке. После ресторана у дома он дал Эгле денег. И она взяла. Сказала: «Спасибо вам большое». Он знал, что она берет не для себя.

А через несколько дней — 27 ноября Игоря не стало. Когда ему сообщили о смерти сына, он был здесь, в Доме. И вечер в казино только начинался. Слухи распространяются, как чума, и скоро все всё узнали. Или почти все...

Они с Китаевым ездили в милицию, потом в морг опознавать тело. Вернулись в «Мак» в половине пятого утра. Он тогда не мог ехать домой. Не мог...

Казино было уже закрыто. И никого не было, ни души, кроме...

Эгле Таураге сидела на принесенном из ресторана стуле возле дверей его кабинета. Охранники сказали — она наотрез отказалась уезжать. Они даже звонили по этому поводу Китаеву, тот подумал и сказал — пусть, не трогайте ее. Алигарх в тот вечер в казино не явился. А она сидела возле его дверей, как сторожевая собака. Это было грубое сравнение для молодой девушки, но оно было единственно верным. И он позволил ей быть с ним. Хотя никого не хотел видеть в ту минуту. И она провела с ним все утро. Все утро наступающего дня. Сидела вот здесь, на диване. И, наверное, своим присутствием спасла ему жизнь, потому что...