Великое разделение. Неравенство в обществе, или что делать оставшимся 99% населения? - читать онлайн книгу. Автор: Джозеф Юджин Стиглиц cтр.№ 43

^[55]

Мне повезло оказаться среди толпы в Вашингтоне 28 августа 1963 года, когда Мартин Лютер Кинг произнес свою пронзительную речь «У меня есть мечта». Мне тогда было всего 20 лет, и я только окончил колледж. До начала моего изучения экономики в Массачусетском технологическом институте оставалось всего около двух недель. За день до Марша на Вашингтон за рабочие места и свободу я гостил в доме своего однокурсника из колледжа, чей отец Артур Голдберг был судьей в Верховном суде и должен был вершить экономическое правосудие. Кто бы мог тогда подумать, что спустя пятьдесят лет этот орган государственной власти, который некогда трудился на благо более справедливой и недискриминационной Америки, превратится в инструмент укрепления неравенства, который допустит, что корпорации будут тратить баснословные суммы на предвыборные кампании, приобретая тем самым влияние в политической сфере; будет закрывать глаза на дискриминацию в реализации избирательного права и ограничивать права рабочих и других граждан подавать иски против работодателей и компаний за их неправомерное поведение.

Речь Мартина Лютера Кинга всколыхнула во мне бурю разных эмоций. Несмотря на свою молодость и благополучие, я чувствовал свою причастность к поколению, которое, унаследовав от предков разнообразные проявления неравенства, было решительно настроено с ними бороться. Я родился во время Второй мировой войны и достиг совершеннолетия, когда американское общество претерпевало незаметные, но решительные перемены.

Учась в Амхерстском колледже, где я был президентом студенческого самоуправления, я с некоторыми другими студентами совершал поездки на юг страны с целью продвижения идей десегрегации. В наших головах не укладывалась жестокость тех людей, которые стремились сохранить старую систему разделения людей по расовому признаку. Побывав в колледже, где сто процентов студенческого состава были чернокожими, мы особенно остро осознали чудовищное несоответствие их возможностей в смысле образования и того, что могли получать мы в нашем привилегированном закрытом колледже. Правила игры были заведомо и фундаментально несправедливыми. Это была безобразная пародия на американскую мечту, с верой в которую мы жили и взрослели.

Изначально я хотел посвятить себя изучению теоретической физики, но в период взросления в городе Гэри, штат Индиана, вдоволь насмотревшись на бедность, периодическую и постоянную безработицу, непрекращающуюся дискриминацию по отношению к афроамериканцам, но поверив в то, что с этими и другим проблемами нужно и можно что-то сделать, я решил стать экономистом. Вскоре я понял, что примкнул к странному племени. Хотя среди них и были те (включая нескольких людей, которых я считаю своими учителями), кого глубоко волновали те же вопросы, что привели меня в эту область знаний, большинство все же проявляло откровенное безразличие к проблеме неравенства. Основной культ сложился вокруг идей (неправильно понятых) Адама Смита и веры в эффективность рыночной экономики. И тогда я подумал: «Если это лучший из всех возможных миров, то меня он не устраивает, и я хочу создать и жить в совершенно другом мире».

В загадочном мире экономики, в который я попал тогда, безработица (если ее существование вообще признавалось) возникала по вине самих рабочих. Экономист из Чикагского университета и лауреат Нобелевской премии Роберт Лукас-младший позднее написал: «Из всех тенденций, мешающих нормальному развитию экономической науки, наиболее соблазнительным и, на мой взгляд, наиболее вредоносным является стремление концентрировать внимание на вопросах распределения». Другой нобелевский лауреат из того же Чикагского университета Гэри Беккер пытался доказать, что в условиях нормальной конкуренции на рынке труда дискриминация не может существовать. Пока я и некоторые другие строчили многочисленные работы в стремлении донести до других ошибочность его рассуждений, нашлись и те, кто их активно поддержал.

Как и многие из людей, оглядывающихся на минувшие пятьдесят лет своей жизни, я поражаюсь тому, как много стремлений у нас было и как мало нам удалось достичь.

Справедливости ради надо сказать, что один барьер нам все же удалось сломать: наш действующий президент – афроамериканец.

Доктор Кинг понимал, что борьба за социальную справедливость должна трактоваться в более широком смысле: это не просто борьба с расовой сегрегацией и дискриминацией, но и борьба за экономическое равенство и справедливость по отношению ко всем гражданам Америки. Поэтому не случайно организаторы Марша Баярд Растин и Филип Рэндолф назвали его именно Маршем на Вашингтон за рабочие места и свободу.

Во многих смыслах серьезные подвижки в сторону ликвидации расовой дискриминации омрачаются и сводятся на нет увеличивающимся экономическим расколом, охватившим всю страну.

К сожалению, борьба с открытой дискриминацией далека от своего завершения: через пятьдесят лет после Марша и через сорок пять лет после подписания антидискриминационного закона в области операций с недвижимостью (Fair Housing Act) крупные банки США, например Wells Fargo, все еще осуществляют дискриминацию по расовому признаку и вынуждают и без того самых уязвимых членов нашего общества соглашаться на откровенно кабальные условия по кредиту. Дискриминация глубоко проникла и надежно обосновалась и на рынке труда. Исследования показывают, что кандидаты, чьи имя и фамилия звучат на афроамериканский манер, реже получают приглашения на собеседование. Дискриминация приобретает новые формы. Во многих американских городах по-прежнему процветает расовое профилирование, включая право останавливать и обыскивать человека, которое, например, в Нью-Йорке является обычной практикой. В нашей стране самое большое количество заключенных, правда, сейчас многие штаты в связи с нехваткой финансов начали осознавать глупость, если не бесчеловечность того, что такое количество человеческого капитала бездарно пропадает в тюрьмах. Почти 40 процентов заключенных – черные. Такая трагичная статистика подтверждается работами Мишел Александер и других исследователей юридического права.

Одних лишь статистических данных достаточно для того, чтобы понять общую картину: за последние 30 лет разрыв между уровнем доходов людей афроамериканского и латиноамериканского происхождения и уровнем доходов белых американцев существенно не сократился. В 2011 году средний годовой доход семьи афроамериканского происхождения составлял $40 495 – всего 58 процентов от среднегодового дохода белой семьи.

Если мы отвлечемся от доходов и перейдем к рассмотрению благосостояния, то увидим похожую картину. На момент 2009 года благосостояние средней белой семьи было в двадцать раз выше благосостояния афроамериканской семьи. Великая рецессия 2007–2009 годов особенно сильно ударила по афроамериканцам (как оно обычно и бывает с теми, кто находится в самом конце социоэкономического спектра). За промежуток с 2005 по 2009 год средний уровень их благосостояния упал на 53 процента. Так называемое послекризисное восстановление оказалось не чем иным, как химерой: более 100 процентов прироста в доходах отправлялись в руки Одного процента, в котором, как мы понимаем, афроамериканцы в большом количестве не представлены.