В одной из таких долин, в нескольких милях к востоку от Глендалоха, на пышной весенней траве расположился стихийный лагерь. То был дунад — лагерь войска, выступившего в поход. Но в тот день воины никуда не собирались выступать, они не двигались с места, не сражались и почти ничего не делали. Они просто ждали.
И ждали они приказа Кевина мак Лугайда, который командовал этими силами. А Кевина в тот момент больше всего беспокоило то, что его сенешаль, оказавшийся отвратительным поваром, испортил его обед. Повар, оставшийся в круглом форте Ратнью, готовил значительно лучше, точнее, повариха — старая женщина, которая не выдержала бы тягот военного похода, пусть даже походы Кевина больше напоминали увеселительные прогулки.
К счастью, слуга Кевина в тот день справился чуть лучше обычного, и жаркое было подано именно так, как Кевину нравилось, а весенние овощи не превратились в мерзкую жижу. Кевин удовлетворенно вздохнул, отталкивая опустевшие блюда, и откинулся назад. А затем он услышал голос, зовущий его по имени из-за полога шатра, и подумал: «Господи, неужели мне не будет ни минуты покоя?»
— Входите! — крикнул он.
Полог, прикрывавший вход, поднялся, и вошел Ниалл мак Олхобар. Он был в кольчуге и при мече, как и положено воину в поле, хотя сам Кевин носил только тунику, штаны и несколько золотых цепей на шее.
— Да, Ниалл, в чем дело? — очень усталым голосом спросил Кевин.
— Тут кто-то хочет увидеть вас, господин, — сказал Ниалл. — Э… священник, господин.
В тоне Ниалла чувствовалось сомнение.
— Священник? — переспросил Кевин, нахмурившись. — Его привели часовые?
— Нет, господин, — ответил Ниалл. — Он просто возник посреди лагеря.
— Откуда он пришел?
— Я… Я не знаю, господин.
Кевин нахмурился еще больше. Пусть он был не ахти каким военачальником, но все же не дураком; он знал, что никому нельзя позволить застать тебя врасплох. Дунад окружали дозорные, воины, стоящие в укрытиях и наблюдающие за всеми подступами к лагерю с приказом останавливать каждого — любого, — кто к нему приблизится. И все же каким-то образом, при ясном солнце, а не под дождем или в тумане, этот священник сумел проникнуть в дунад незамеченным.
Кевин поднялся и прошел мимо Ниалла к выходу из тенистого шатра, прямо под рассеянный свет позднего утреннего солнца, пробивавшийся сквозь завесу тяжелых туч. Священник стоял возле колышков, к которым крепились веревки шатра, но прежде чем соизволить его заметить, Кевин окинул взглядом дунад и местность за лагерем, как делал всегда, когда покидал свой шатер.
В лагере почти ничего не происходило. Около ста его воинов занимались разными делами: готовили пищу, чистили и точили оружие, спали, упражнялись с мечами и щитами. Они делали это лишь для того, чтобы скоротать время в ожидании приказа атаковать, который должен был отдать Кевин. Приказа и решения, на кого же именно они нападут.
За лагерем вздымались горы, они уходили рядами вдаль, а над ними раскинулось серое небо. К западу от дунада высилась пара округлых холмов, которые напоминали Кевину женскую грудь, и каждый раз, когда он смотрел на них, их вид приятно щекотал его воображение. Он знал, что, если бы рука Господня внезапно решила смести эти холмы в сторону, в нескольких милях за ними он увидел бы Глендалох.
Ниалл последовал за Кевином из шатра, а теперь остановился рядом и жестом указал на гостя, сказав:
— Вот этот священник, господин.
Прежде чем Кевин успел что-то произнести, священник шагнул к нему и спросил:
— Кевин мак Лугайд?
Кевин смерил его взглядом. Священник был одет так, как и положено его племени, в черную рясу с падавшим на спину капюшоном, а в руке держал узловатый ореховый посох. Он улыбался, но странной улыбкой. Понимающей, дружелюбной и при этом решительной.
«Будет просить свою чертову десятину, я уверен», — подумал Кевин, после чего сказал:
— Да, я Кевин мак Лугайд. А ты кто?
— Отец Финниан, — ответил священник. — Рад нашему знакомству. О Кевине мак Лугайде можно многое услышать, но найти его очень нелегко.
«Господи, он уже начал лизать мне задницу, — подумал Кевин. — Этот точно не уйдет, пока не получит по меньшей мере золотой кубок».
— Добро пожаловать в мой лагерь, отче, — сказал Кевин. Ему хотелось спросить, как священник сумел пробраться мимо часовых, но отчего-то ему казалось, что удовлетворительного ответа он не добьется. Вместо этого Кевин спросил: — Могу ли я, бедный человек, чем-то помочь тебе?
— Да, — сказал Финниан. — Ты можешь помочь мне. А я могу помочь тебе.
Кевин кивнул. Он ждал продолжения, но его не последовало.
Наконец Кевин сам прервал молчание:
— Итак, мы можем помочь друг другу. Каким же образом?
Он был совершенно уверен, что уже знает ответ. Ему пообещают спасение души в обмен на серебро.
— Ты добился немалых успехов за прошедший год, Кевин мак Лугайд, — сказал Финниан.
— Господь был милостив ко мне, отче, — ответил Кевин.
— Да, был, — согласился Финниан. — В прошлом году ты считался всего лишь эр форгилл. Теперь ты ри туата Киль-Вантаня. И богатый человек.
«Вот и началось», — подумал Кевин.
— Как я уже сказал, Господь был милостив ко мне. И я выказывал Господу свою благодарность.
— Да неужто? — удивился отец Финниан. — Каким образом? Сговорившись с варварами разорить Глендалох?
Слова Финниана подействовали на Кевина так, словно он получил хороший подзатыльник: сногсшибательный, болезненный и неожиданный.
— С варварами… разорить Глендалох? — запнулся он, пытаясь придумать ответ.
А затем самообладание вернулось к нему и он понял, что не обязан отвечать, поскольку этот Финниан был простым священником и, судя по заляпанной грязью рясе, ничуть не важной фигурой. Кевин шагнул в его направлении, шагнул с угрозой на лице, и Ниалл вслед за ним. Он ожидал, что Финниан попятится, но тот остался на месте. Что, впрочем, не имело значения.
— Как смеешь ты предполагать… — начал Ниалл, но Кевин понимал, что этот разговор лучше вести наедине.
— Ниалл, — вмешался он, — прошу, оставь нас.
Ниалл посмотрел на Кевина, на Финниана, затем снова на Кевина. Он не хотел уходить, это было ясно, но поклонился и сказал:
— Да, господин.
Ниалл смерил Финниана уничтожающим взглядом и зашагал прочь, поскольку ничего другого ему не оставалось.
Кевин вновь повернулся к Финниану.
— Я не потерплю подобных обвинений и подобной дерзости, святой отец, — сказал он низким угрожающим тоном. — Не думай, что можешь явиться в мой лагерь и подвергать сомнению мои поступки.