— Я его знаю?
— Ты знаешь его жену.
О чем толкует старуха? Сажерук взглянул на больного ребенка. Маленькое личико полыхало от жара.
— Я слышала, Роксана снова пустила тебя в свою постель, — сказала Крапива. — Скажи ей, что она глупее, чем я о ней думала. Ступай за дом. Там тебя дожидается Небесный Плясун, он расскажет тебе больше о той женщине. Она дала ему письмо для тебя.
Небесный Плясун стоял у кривого олеандра на задворках.
— Ты видел? Бедный ребенок! — сказал он, увидев Сажерука. — У меня сил нет смотреть, когда они болеют. А матери… кажется, у них глаза вытекут со слезами. Не могу забыть, как Роксана… — Он резко оборвал себя. — Прости, — пробормотал он и сунул руку под грязную куртку. — Я совсем забыл, что это был твой ребенок. Держи, это тебе.
Небесный Плясун вытащил из-под куртки листок бумаги — такой тонкой и белой, какой в этом мире Сажеруку видеть не приходилось.
— Это передала для тебя одна женщина. Крапива нашла ее и ее мужа в лесу, возле бывшей крепости Каприкорна, и отправила в тайный лагерь. Муж ее ранен, очень опасно.
Сажерук нерешительно развернул письмо и сразу узнал почерк.
— Она говорит, что знает тебя. Я сказал ей, что ты не умеешь читать, но…
— Я умею читать, — перебил его Сажерук. — Она меня научила.
Как она сюда попала? Он думал только об этом, пока написанные Резой буквы плясали у него перед глазами. Письмо так измялось, что трудно было разобрать слова. Да чтение и никогда не давалось ему легко…
— Да, так она и сказала: «Я его этому научила». — Небесный Плясун с любопытством взглянул на Сажерука. — Откуда ты знаешь эту женщину?
— Это долгая история. — Он сунул записку в рюкзак. — Мне нужно идти.
— Мы с Крапивой сегодня вечером туда возвращаемся! — крикнул Небесный Плясун ему вслед. — Передать что-нибудь той женщине?
— Да. Скажи, что я приведу ее дочь.
На улице кузнецов все еще стояли стражники Козимо. Они обсуждали меч, недоступный по цене для простого солдата. Свистуна не было видно. На окнах висели пестрые лоскуты — Омбра праздновала возвращение умершего правителя. Но у Сажерука на душе было не празднично. Слова, лежавшие в рюкзаке, тяготили его, как камни, хотя он чувствовал какое-то горькое удовлетворение от того, что Волшебному Языку пришлось в этом мире еще хуже, чем ему, Сажеруку, в их мире. Теперь он, наверное, тоже знает, каково это — оказаться не в своей истории. Или он не успел ничего толком почувствовать до выстрела Мортолы?
На улице, поднимавшейся к замку, толпился народ, как в базарный день. Сажерук поглядел на башни, с которых все еще свисали траурные флаги. Что означает для его дочери возвращение мужа ее госпожи? «Даже если ты спросишь, Брианна тебе не скажет!» — подумал он, поворачивая к воротам. Пора уходить. Пока он снова не наткнулся на Свистуна или, хуже того, на его хозяина…
Мегги уже ждала вместе с Фаридом у пустых виселиц. Мальчишка нашептывал ей что-то, и она смеялась. «Огонь и зола! — подумал Сажерук. — Надо же, какой счастливый у них вид! А ты сейчас снова принесешь ей дурные вести. Ну почему всегда ты?» «Понятно, — ответил он сам себе. — Потому что они тебе больше к лицу, чем хорошие».
35
ЧЕРНИЛЬНОЕ ЛЕКАРСТВО
Память о моем отце завернута в белую бумагу, как хлеб, который берут с собой на работу. Как фокусник извлекает из шляпы платки и кроликов, он доставал из своего худого тела любовь.
Йегуда Амихай. Мой отец
Мегги сразу перестала смеяться, завидев Сажерука. Почему у него такое хмурое лицо? Фарид ведь рассказывал, что он счастлив. Это из-за нее он смотрит сейчас так мрачно? Может быть, сердится, что она пришла за ним в его историю живым напоминанием о годах, которые он наверняка хотел забыть? «О чем он хочет со мной поговорить?» — спрашивала она Фарида. «Наверное, о Фенолио, — отвечал он. — И о Козимо. Ему интересно, что старик задумал». Как будто она могла рассказать об этом Сажеруку…
Он остановился перед ней, и на лице его не было и следа обычной загадочной улыбки.
— Привет, Мегги! — сказал он.
Из его рюкзака выглядывала сонная мордочка куницы, но это был не Гвин. Гвин сидел на плече у Фарида и отчаянно зафыркал, как только его товарищ высунул нос из-за плеча Сажерука.
— Здравствуй, — смущенно ответила она. — Как дела?
Странное это было чувство — снова его увидеть. Она испытывала одновременно радость и недоверие.
За их спинами устремлялся к городским воротам неиссякаемый людской поток: крестьяне, ремесленники, комедианты, нищие — все, кто прослышал о возвращении Козимо. Новости в этом мире распространялись быстро, хотя здесь не было ни телефона, ни газет, а письма писали только богачи.
— Отлично. Вправду отлично!
Наконец-то он улыбнулся, и вовсе не загадочно, как прежде. Да, Фарид не солгал. Сажерук был счастлив. Похоже, он даже стеснялся этого. Лицо его, несмотря на шрамы, выглядело намного моложе. Но вдруг он снова помрачнел, снял с плеча рюкзак — новая куница соскочила на землю — и достал оттуда листок бумаги.
— Вообще-то я хотел поговорить с тобой о Козимо, нашем внезапно восставшем из мертвых повелителе, — сказал он, разворачивая смятую записку. — Но вышло так, что прежде я должен показать тебе вот это.
Мегги, ничего не понимая, взяла листок. Увидев знакомый почерк, она ошарашенно взглянула на Сажерука. Как попало к нему письмо его матери? Здесь, в этом мире?
— Читай! — тихо сказал Сажерук.
И Мегги стала читать. Слова обвивались вокруг ее горла, как петля, с каждым слогом затягивавшаяся все туже, пока у нее не перехватило дыхание.
— Что случилось? — встревоженно спросил Фарид. — Что там написано?
Он посмотрел на Сажерука, но тот молчал.
Мегги не отрываясь смотрела на записку.
— Мортола стреляла… в Мо?
Позади толпами валили люди, спешившие увидеть Козимо, новехонького с иголочки Козимо, но какое ей было до этого дело? Ей ни до чего больше не было дела. Ее интересовало только одно.
— Но как? — Мегги с отчаянием посмотрела на Сажерука. — Как они сюда попали? И что с Мо? Это не опасно?
Сажерук отвел глаза.
— Я знаю только то, что здесь написано, — сказал он. — Что Мортола стреляла в твоего отца, что Реза сейчас с ним в тайном лагере и что я должен тебя найти. Один мой друг доставил это письмо. Сегодня вечером он возвращается в лагерь вместе с Крапивой. Она…