– Сколько осталось внизу? – спросил Мокриц.
– Я же сказала. Четверо.
Мокриц облегченно вздохнул.
– Это хорошо. Молодцы. Может, отпразднуем сегодня за ужином? Поедим что-нибудь, что не было внутри у животного? А там, кто знает…
– Может возникнуть загвоздка, – проговорила Дора Гая медленно.
– Да неужели?
– О, пожалуйста. – Дора Гая вздохнула. – Понимаешь, эмийцы были первыми творцами големов. Согласно легенде, именно эмийцы изобрели големов. И это похоже на правду. Какой-то священник совершает жертвоприношение, говорит правильные слова, и глина встает. Это было их единственное изобретение. Больше им ничего не было нужно. Големы построили им город, големы засеяли их поля. Они изобрели колесо, но только в качестве детской игрушки. Им не было нужно колесо, понимаешь? Им не было нужно даже оружие, потому что големы стояли у них вместо городских стен. Даже лопаты не были нужны…
– Ты хочешь сказать, они слепили пятидесятифутовых големов-убийц?
– Только мужчина мог до такого додуматься.
– Это наша прямая обязанность, – ответил Мокриц. – Если не додуматься до пятидесятифутовых големов-убийц самому, додумается кто-нибудь другой.
– Никаких свидетельств об этом, во всяком случае, нет, – отрезала Дора Гая. – Эмийцы никогда не работали даже с железом. Зато им была известна бронза… и золото.
Что-то в том, как это слово повисло в воздухе, Мокрицу не понравилось.
– Золото, – повторил он.
– Эмийский – самый сложный язык в мире, – быстро заговорила Дора Гая. – Никто из големов «Треста» в нем не разбирается, так что мы не можем сказать уверенно…
– Золото, – тяжело повторил Мокриц.
– И вот, когда копатели нашли пещеры, мы придумали план. Шахта уже начинала обрушиваться, поэтому мы закрыли ее и сказали, что произошел обвал. Кое-кто из нашей команды к нынешнему моменту должен был вывести големов из-под земли в море. Прямо сейчас он морем ведет их к городу, – рассказывала Дора Гая.
Мокриц показал пальцем на руку голема в сумке.
– Это не золото, – сказал он с надеждой.
– Мы нашли много останков големов примерно на полпути вниз, – вздохнула Дора Гая. – Остальные были глубже… вероятно, потому, что они были тяжелее.
– Золото вдвое тяжелее свинца, – мрачно заметил Мокриц.
– Погребенный голем поет по-эмийски, – продолжала Дора Гая. – Я не могу ручаться за наш перевод, поэтому я решила доставить их в Анк-Морпорк, где они будут в безопасности.
Мокриц сделал глубокий вдох:
– Ты понимаешь, на какие неприятности можно нарваться, нарушив контракт с гномом?
– Ой, подумаешь! Я же не войну развязала!
– Нет, ты развязываешь судебный процесс! А с гномами это даже хуже! Ты говорила, в контракте указано, что вам запрещается забирать с места раскопок ценные металлы!
– Да, но это големы. Они живые.
– Ты понимаешь, что ты вынесла…
– …предположительно вынесла…
– …хорошо, предположительно вынесла, боги милосердные, тонны золота с гномьих земель…
– …земель «Треста Големов»…
– Допустим, но у вас был договор! Который ты нарушила, когда вынесла…
– …не вынесла. Оно само ушло, – спокойно возразила Дора Гая.
– Да ради всего святого, только женщина может такое сказать! Ты думаешь, если ты веришь в то, что твоим действиям есть уважительная причина, юридическая сторона вопроса не имеет значения? И вот он я, настолько близок к тому, чтобы убедить всех, что доллару необязательно быть круглым и блестящим, и вдруг я узнаю, что в любой момент четыре огромных блестящих голема заявятся в город, махая ручкой и сверкая направо и налево!
– Нет никаких поводов для истерики.
– Еще как есть! Если для чего нет повода, так это для спокойствия!
– Да, но только в такие моменты ты и оживаешь, разве нет? В такие моменты острее всего соображаешь. Ты всегда находишь выход, так?
И ничего невозможно было поделать с такой женщиной. Она обращалась в кувалду, и ты с разбегу несся прямо на нее.
Слава богам.
Они подошли к университету. Над ними нависала грозная статуя Альберто Малика, основателя университета. На голове у него был ночной горшок. Это создавало определенные неудобства голубю, который по семейной традиции проводил большую часть времени, примостившись на голове Альберто, только теперь у него на голове тоже была миниатюрная копия этого гончарного изделия.
Опять, наверное, студенческая неделя, подумал Мокриц. Студенты – что с них взять? Можно их любить, можно ненавидеть, но бить по голове лопатой – нельзя.
– Слушай, големы големами, но давай все-таки поужинаем сегодня вместе, только ты и я, в апартаментах. Эймсбери это понравится. Он редко готовит для людей, и это поднимет ему настроение. Обещаю, он приготовит все, что ты пожелаешь.
Дора Гая посмотрела на него искоса:
– Я так и думала, что ты это предложишь, поэтому я заказала ему баранью голову. Он был вне себя от счастья.
– Баранью голову? – невесело переспросил Мокриц. – Ты же знаешь, я терпеть не могу еду, которая таращится на меня. Я даже сардинам в лицо не могу смотреть.
– Он пообещал завязать ей глаза.
– Ах, как здорово.
– Моя бабушка готовила превосходный холодец из бараньей головы, – сказала Дора Гая. – Она брала свиные копытца, чтобы бульон был наваристее, и когда он остывал…
– Знаешь, иногда информация все же бывает лишней, – перебил ее Мокриц. – Значит, сегодня вечером. Что ж, пойдем навестим твоего мертвого волшебника. Тебе должно понравиться. Наверняка там будут черепа.
Там были черепа. Там были черные шторы. Там на полу были нарисованы непонятные символы. Фимиам струйками курился над черными кадильницами. И посреди всего этого глава кафедры Посмертных Коммуникаций в устрашающей маске возился со свечой.
Услышав, как они вошли, он прервался и торопливо выпрямился.
– А, вы рано, – сказал он слегка невнятно из-за клыков. – Извиняюсь. Все эти свечи. Нужны свечи из дешевого сала, чтобы давать приличный черный дым, но можете себе представить, мне подсунули пчелиный воск. Я же сказал им, что мне не для того, чтобы капать, – мне нужен едкий дым. Им нужен, во всяком случае. Прошу прощения, Джон Икс, глава кафедры. Думминг Тупс мне все о вас рассказал.
Он снял маску и протянул им руку. Судя по всему, Икс пытался, как всякий уважающий себя некромант, отрастить приличную эспаньолку, но в связи с общим недостатком злорадства в организме она вышла какой-то застенчивой. Прошло несколько секунд, и Икс, догадавшись, на что они так уставились, стянул фальшивую резиновую руку с черными ногтями.