– И мне понадобится пара человек, чтобы разобраться с внештатными сотрудниками, – продолжал Мокриц. – Но ваша основная задача – пронаблюдать, чтобы люди господина Шпулькса прибыли вовремя, вели себя подобающе и соблюдали правила безопасности.
– Безопасности, – повторил господин Теневик, пробуя и это слово на вкус. В глазах людей из подсобок Мокриц увидел зловещий блеск. Он говорил: «Эти типы, может, и займут наше место на монетном дворе, но чтобы выйти за порог, им придется пойти мимо нас! Ха-ха!»
– Подсобки, разумеется, остаются за вами, – продолжал Мокриц. – У меня в планах стоят юбилейные монеты и другие сувениры, так что ваш опыт не пропадет понапрасну. Справедливо?
Теневик посмотрел на своих товарищей и обратно на Мокрица.
– Мы хотим все сначала обсудить, – сказал он.
Мокриц кивнул ему, потом Бенту и по скрипучей лестнице спустился на первый этаж монетного двора, где уже собирали первые детали нового станка. От такой картины Бента передернуло.
– Они не согласятся, – сказал он с неприкрытой надеждой в голосе. – Здесь все делается по заведенному порядку уже сотни лет! Они мастеровые!
– Те, кто точил ножи из кремня, тоже были мастеровыми, – ответил Мокриц. Сказать по правде, он сам себе удивлялся. Наверное, все из-за встречи с Криббинсом. Из-за нее его мозг работал что есть сил. – Понимаешь, мне не нравится, когда навыки простаивают без дела. А я дам им лучшее жалованье и приличную работу и оставлю подсобки. Они такого предложения еще лет сто не получат…
Кто-то спускался по шаткой лестнице. Мокриц узнал Альфа Младшего, который как-то умудрялся работать на монетном дворе, будучи и слишком юным для бритвы, и слишком взрослым для прыщей.
– Э, они спрашивают, будут ли у них значки, – сказал парнишка.
– Я вообще-то подумывал об униформах, – ответил Мокриц. – Серебряный нагрудник с городским гербом и легкая серебряная кольчуга, которая произведет неизгладимое впечатление на посетителей.
Парнишка вынул из кармана листок бумаги и сверился с ним.
– Планшеты будут? – спросил он.
– Обязательно, – ответил Мокриц. – И свистки.
– И, э, про подсобки – это точно?
– Я – человек слова, – сказал Мокриц.
– Вы человек слов, господин фон Липвиг, – сказал Бент, когда парнишка поспешил вверх по раскачивающейся лестнице. – И я боюсь, они нас в гроб вгонят. Банку нужны надежность и солидность… все, что олицетворяет собой золото!
Мокриц повернулся к нему. У него был тяжелый день. У него была тяжелая ночь.
– Господин Бент, если тебе не нравятся мои действия, тебя здесь никто не держит. Ты получишь прекрасные рекомендации и все причитающееся тебе жалованье!
Бента как будто ударили по лицу.
– Мне уйти из банка? Уйти из банка? Как я могу уйти из банка? Как вы смеете!
У них над головами хлопнула дверь. Они подняли головы. Люди из подсобок мрачной процессией спускались по лестнице.
– Сейчас посмотрим, – зашипел Бент. – Это люди несгибаемого достоинства. Они ни за что не пойдут на ваше вопиющее предложение, господин… конферансье!
Люди из подсобок спустились. Не говоря ни слова, все они посмотрели на господина Теневика – кроме господина Теневика, который посмотрел на Мокрица.
– Подсобки – наши, да? – переспросил он.
– Вы уступаете? – возмутился Бент. – После сотен лет?
– Ну-у-у, – протянул господин Теневик, – мы тут с ребятами посовещались чуток, ну и в такие времена, короче, человек должен думать о своей подсобке. И у внештатных все будет в порядке, да?
– Господин Теневик, я полезу за них на баррикады, – ответил Мокриц.
– И мы еще вчера поговорили с ребятами с Почтамта, и те сказали, что слову господина фон Липвига можно доверять, потому что он надежен, как штопор.
– Штопор? – не понял Бент.
– Да и мы о том же спросили, – сказал Теневик, – а они объяснили, что, мол, хоть говорит он и кудряво, но это ничего, потому что уж пробку-то он вынимает как положено!
Лицо господина Бента погасло.
– А, – сказал он. – Это, очевидно, некая оценочная шутка юмора, которой я не понимаю. Извините, но у меня впереди много очень важной работы.
Поднимая и опуская ноги, как будто он шагал по движущейся лестнице, господин Бент удалился торопливой дерганой походкой.
– Прекрасно, господа, я благодарен вам за содействие, – сказал Мокриц, провожая взглядом удаляющуюся фигуру. – Со своей стороны, я сегодня же закажу ваши униформы.
– Эк ты торопишься, господин фон Липвиг, – заметил Теневик.
– Будешь стоять неподвижно, и твои ошибки непременно тебя настигнут! – сказал Мокриц. Они засмеялись, потому что он сказал это в шутку, но в его памяти сразу всплыло лицо Криббинса, и совершенно бессознательно он сунул руку в карман и нащупал кистень. Теперь придется научиться им пользоваться, потому что оружие, которым ты обладаешь, но не владеешь, принадлежит твоему врагу.
Зачем он его купил? Как и отмычки, это был символ, доказательство – пускай только для самого себя, – что он не опустил руки, нет, не окончательно, что какая-то часть его была по-прежнему свободна. Также и все его заготовленные личины, планы побега, денежные заначки и костюмы. Они напоминали, что можно бросить все в любой момент, раствориться в толпе, распрощаться с бумажной волокитой, с расписаниями, с бесконечной, бесконечной жаждой…
Они напоминали, что можно отказаться от этого когда угодно. В любое время, любой час, любую минуту, любую секунду. И пока Мокриц мог это сделать, он этого не делал… каждый час, каждую минуту, каждую секунду. Этому должна быть какая-то причина.
– Господин фон Липвиг! Господин фон Липвиг!
Запыхавшийся молодой клерк, выписывая зигзаги в суете монетного двора, остановился перед Мокрицем:
– Господин фон Липвиг, там пришла дама и желает тебя видеть, и мы трижды поблагодарили ее за то, что она не курит, а она все равно курит!
Лицо подлеца Криббинса исчезло, и вместо него в памяти всплыло другое, куда более приятное.
Ах да. Эта причина.
Госпожа Дора Гая Ласска, известная Мокрицу как Шпилька, стояла посередине банковского холла. Мокриц просто шел на дым.
– Ну, привет, – сказала она, и больше ничего. – Можешь вывести меня отсюда?
Свободной от сигареты рукой она обвела высокие медные урны с белым песком, которыми многозначительно обставили ее сотрудники банка.
Мокриц отодвинул две и выпустил ее.
– Как прошла… – начал он, но она перебила его:
– Поговорить можем по пути.
– А куда мы идем? – спросил Мокриц с надеждой.