Яды всегда вызывали у Мокрица интерес, а будучи талантливым теоретиком, много можно узнать.
– Мышьяковая смесь? – спросил он. Все знали про агатянскую белую. Об убе желтой он слышал впервые, но мышьяк существовал во многих привлекательных вариациях. Главное – не облизывать кисточку. – Это ужасная смерть, – продолжал он. – Ты будешь плавиться несколько дней, если говорить коротко.
– Я туда не вернусь! Я туда не вернусь! – взвизгнул Сычик.
– Когда-то ее использовали вместо белил, – продолжал Мокриц, подступая чуть ближе.
– Назад! Я это сделаю! Клянусь, я это сделаю!
– Вот откуда пошла фраза «до смерти красиво», – добавил он, приближаясь.
Он бросился на Сычика, и тот сунул тюбик в рот. Мокриц вырвал его, отмахнулся от маленьких влажных рук художника и осмотрел тюбик.
– Ну, так я и думал, – сказал он и сунул тюбик себе в карман. – Ты забыл снять колпачок. Типичная ошибка новичка.
Сычик помешкал и спросил:
– А разве бывают люди, у которых есть большой опыт самоубийств?
– Господин Дженкинс, послушай меня.
Я здесь… – начал Мокриц.
– Я не пойду обратно в тюрьму! Я не пойду! – заголосил тот, отступая назад.
– Вот и прекрасно. Я хочу предложить тебе…
– За мной следят, – признался Сычик. – Постоянно следят.
Ага. Это было лучше самоубийства красками, но ненамного.
– Ты… имеешь в виду, в тюрьме? – спросил Мокриц, чтобы не делать поспешных выводов.
– За мной везде следят! Один стоит прямо у тебя за спиной!
Мокриц запретил себе оборачиваться, потому что от этого недолго и до безумия. Впрочем, оно стояло прямо перед ним, здесь и сейчас.
– Мне жаль это слышать, Сычик. Поэтому…
Он задумался и решил: почему бы и нет? На нем же сработало.
– …поэтому я расскажу тебе об ангелах, – сказал Мокриц.
Поговаривали, что с появлением в городе Игорей грозы стали чаще идти. Гром утих, но дождь лил так, как будто у него вся ночь была впереди.
Вода плескалась вокруг ботинок Мокрица, который стоял перед невзрачным банковским черным ходом и пытался вспомнить стук цирюльников-костоправов.
Ах да. Это был старый мотивчик, звучавший так: «па-дам пам-пам рам-пам ПАМ!»
Проще говоря: «Постричь, обрить, брюхо вскрыть!»
Дверь открылась немедленно.
– Мой глубочайший извинений за отфутфтвий фкрипа, гофподин, но эти петли ни в какую…
– Просто помоги мне вот с этим, – перебил Мокриц, который проседал под весом двух тяжелых коробок. – Знакомься, это господин Дженкинс. Можешь организовать ему постель здесь, внизу? И ты совершенно случайно не мог бы поменять ему внешность?
– Больше, чем ты можешь фебе предфтавляйт, гофподин, – воодушевился Игорь.
– Я скорее имел в виду, собственно, постричь и обрить. Ты можешь это сделать?
Игорь посмотрел на Мокрица страдальчески.
– Техничефки, йа, кофтоправы могут проводийт и парикмахерфкие операции, вифочки там тронуть…
– Нет, нет, пожалуйста, оставь его височки в покое.
– Я имейт в виду, да, гофподин, я могу его подфтригайт, – со вздохом сказал Игорь.
– В висках у меня так часто стучит, – вставил Сычик.
– Хочешь, можем их заменяйт? – спросил Игорь, не утрачивая надежды найти что-то светлое в сложившейся ситуации.
– Какой изумительный свет! – воскликнул Сычик, пропуская это предложение мимо ушей. – Здесь светло как днем!
– Какое счастье, – сказал Мокриц. – А теперь ложись спать, Сычик. Не забывай, что я тебе сказал. Утром ты сделаешь эскиз первой настоящей однодолларовой банкноты, ты меня понимаешь?
Сычик кивнул, но мыслями он был уже где-то в другом месте.
– Мы же договорились да? – спросил Мокриц. – Ты нарисуешь банкноту такого качества, что никто другой не сможет ее воспроизвести? Я показывал тебе свои пробы. Я знаю, ты можешь намного лучше.
Он взволнованно смотрел на этого человечка. Мокриц увереннее сомневался, что Сычик не был сумасшедшим, но в то же время мир во многих своих проявлениях явно происходил для него где-то не здесь.
Сычик, разбиравший вещи в коробках, замер.
– Э… я не знаю, как это, – сказал он.
– В каком смысле? – не понял Мокриц.
– Я не умею придумывать. – Сычик уставился на кисточку, как будто ожидал, что она сейчас засвистит.
– Но ты же фальсификатор! Твои марки выглядят лучше наших!
– Ну, да. Но у меня нет твоего… я не знаю, с чего начать… то есть мне нужно от чего-то отталкиваться… то есть, когда оно есть, я могу…
«Времени сейчас, наверное, четыре часа, – подумал Мокриц. – Четыре часа! Ненавижу, когда четыре часа бывает дважды в день…»
Он выхватил лист бумаги из коробки Сычика и взял карандаш.
– Вот, – сказал он. – Начни с…
С чего?
– …с богатства, – ответил Мокриц себе вслух. – С богатства и стабильности – это лицо нашего банка. Побольше узорных завитков, их сложно подделать… Панорама, вид города… Точно! Анк-Морпорк, все на благо города! Голову Витинари, потому что этого все ждут, и жирную единицу, чтобы до всех дошло. Да, и герб, как же без герба. А внизу, – карандаш быстро чертил на бумаге, – пустое место для подписи председателя, то есть, извиняюсь, для лапы председателя. А на обороте… Короче, нам нужны мелкие детали, Сычик. Какой-нибудь бог придаст нам солидности. Из тех, что повеселее. Как, бишь, зовут того парня с трехзубой вилкой? В общем, кого-то вроде него. Тонкие линии, Сычик, вот что нам нужно. У-у-у, и корабль. Люблю корабли. Еще раз напомним, что это стоит доллар. Хм… да, и мистика лишней не бывает. Люди во все на свете поверят, если это покажется древним и загадочным. «Сравнится ли в зенице вдовьей блеск одной монеты со светом ослепительного солнца?»
– Что это значит?
– Без понятия, – ответил Мокриц. – Я это только что придумал.
Зарисовав все, он протянул бумагу Сычику.
– Что-то в этом духе, – сказал он. – Вперед. Хватит тебе этого для начала?
– Я попробую, – пообещал Сычик.
– Хорошо. Увидимся зав… позже. Игорь за тобой присмотрит.
Сычик уже смотрел в пространство. Мокриц отвел Игоря в сторону.
– Только постричь и побрить, ладно?
– Дело твое, гофподин. Правильно ли я полагайт, что гофподин не желайт перефекайтфя фо Фтражей?
– Совершенно верно.
– Найн проблем, гофподин. Офмелюфь предлагайт фменяйт ему имя.
– Хорошая мысль. Что у тебя на уме?