Это было отнюдь не золото. Но наплыв приезжих оказывал несомненные последствия. Для начала падало жалованье.
Пикет был направлен против трудоустройства големов, которые безропотно выполняли самую грязную работу, трудились круглые сутки и были такими честными, что платили налоги. Но они не были людьми, и у них светились глаза, а люди относятся к таким вещам настороженно.
Господин Бент, похоже, поджидал за колонной. Мокриц едва успел переступить порог банка с Шалопаем, уютно устроившимся у него под мышкой, а старший кассир был уже тут как тут.
– Персонал крайне обеспокоен, сэр, – сказал он, направляя Мокрица к лестнице. – Я взял на себя смелость сообщить им, что вы выступите перед ними позднее.
Мокриц ловил на себе обеспокоенные взгляды. На глаза попадались и другие мелочи, потому что теперь он смотрел на все отчасти хозяйским взглядом. Да, банк был построен на совесть из дорогих материалов, но если приглядеться, становилось видно, какое все старое и запущенное. Банк напоминал собой ставший вдруг непомерно большим дом несчастной старой вдовы, которая давно не замечает пыли. Латунь потемнела, красный бархат залоснился и местами протерся, мраморный пол сверкал только кое-где…
– Что? – переспросил он. – Ах да. Хорошая мысль. Здесь можно провести уборку?
– Сэр?
– Ковры затоптаны, бархатные веревки размотаны, шторы видали лучшие столетия, а латунь надо хорошенько надраить. Банк должен выглядеть опрятно, господин Бент. Нищему можно дать денег, но разве ты дашь ему в долг?
Глаза Бента поползли на лоб.
– Таково мнение председателя, я правильно понимаю? – спросил он.
– Председателя? Ах да. Шалопай любит, чтобы все было чисто. Не так ли, Шалопай?
Шалопай перестал рычать на господина Бента, чтобы пару раз протявкать.
– Видишь? – сказал Мокриц. – В любой непонятной ситуации – причесывайся и чисти туфли. Народная мудрость. Займись этим, господин Бент.
– Я приложу все силы, сэр, – сказал Бент. – Между тем вас спрашивала молодая женщина. Она отказалась называть свое имя, но уверяла, что вы будете рады ее видеть. Я проводил ее в малый конференц-зал.
– Тебе не пришлось открывать форточку? – спросил Мокриц с надеждой.
– Нет, сэр.
Это исключало Дору Гаю. На смену этой мысли тут же пришла совершенно чудовищная:
– Это кто-то из Шиков?
– Нет, сэр. А Шало… господину председателю уже пора обедать, сэр. Он ест холодную курятину из-за проблем с пищеварением. Мне приказать подавать обед в малый зал?
– Будь так добр. И не мог бы ты мне тоже чего-нибудь сообразить?
– Сообразить, сэр? – Бент выглядел озадаченным. – В смысле решить задачу?
«Ах, он из этих», – догадался Мокриц.
– В смысле найти мне что-нибудь поесть, – перевел он.
– Разумеется, сэр. В апартаментах есть отдельная кухня с личным поваром. Госпожа Шик довольно долго жила здесь. Будет любопытно снова обзавестись распорядителем монетного двора.
– Распорядитель монетного двора, мне нравится, как это звучит, – сказал Мокриц. – А тебе, Шалопай?
Председатель, как по команде, залаял.
– Хм, и последнее, сэр, – сказал Бент. – Вы не могли бы это подписать? – Он указал на стопку бумаг.
– Что это? Надеюсь, это не акты заседаний? Я не занимаюсь актами.
– Это формальности, сэр. Вкратце, от вас требуется расписаться везде от лица господина председателя, и мне рекомендовали, чтобы лапа Шалопая появилась в полях, отмеченных галочками.
– Ему нужно все это читать? – спросил Мокриц.
– Нет, сэр.
– Тогда и я не буду. Это же банк. Ты провел мне экскурсию. Вряд ли у него не хватает колеса. Показывай, где ставить подпись.
– Вот здесь, сэр. И здесь. И здесь. И здесь. И здесь. И здесь. И здесь…
Женщина в конференц-зале была бесспорно привлекательной, но поскольку работала она в «Правде», Мокриц не находил в себе сил называть ее дамой. Дамы не цитируют с дьявольской дословностью то, чего ты на самом деле не имел в виду, и не бьют наотмашь неожиданными вопросами. Хотя, если подумать, как раз это дамы делают регулярно, но ей за это платили.
Но нельзя было не признать, что с Сахариссой Резник не соскучишься.
– Сахарисса! Какой сюрприз, которого следовало ожидать! – воскликнул он, заходя в зал.
– Господин фон Липвиг! Рада тебя видеть! – сказала она. – Значит, ты теперь официальное собачье лицо?
В этом смысле не соскучишься. Как при жонглировании ножами. С ней постоянно приходилось ходить на цыпочках. Это держало в тонусе, совсем как физзарядка.
– Уже сочиняешь заголовки, Сахарисса? – спросил Мокриц. – Я всего лишь исполняю условия завещания госпожи Шик.
Он поставил Шалопая на полированный стол, и сам сел в кресло.
– Значит, теперь ты председатель банка?
– Нет, председатель банка – Шалопай, – поправил Мокриц. – Шалопай, гавкни милой барышне с бойким карандашом, только осторожно.
– Гав, – сказал Шалопай.
– Шалопай – председатель банка. – Сахарисса закатила глаза. – Ну конечно. И он твой начальник?
– Да. А я распорядитель монетного двора, кстати.
– Собака и ее хозяин, – проговорила Сахарисса. – Какая прелесть! Наверное, ты можешь читать его мысли благодаря особой у вас с ним мистической связи, соединяющей человека и собаку?
– Сахарисса, даже я не сказал бы лучше.
Они улыбнулись друг другу. Это был только первый раунд. Оба понимали, что только разминаются.
– Тогда, наверное, ты не согласишься с теми, кто считает это последней попыткой госпожи Шик уберечь банк от когтей ее родственников, о которых отзываются как о полных бездарях, которые не в состоянии управлять этим банком и могут только окончательно свести его в могилу? Или ты присоединишься к популярному мнению, что патриций всерьез вознамерился поставить непослушную банковскую систему города на ноги и видит в сложившейся ситуации прекрасную возможность для этого?
– Те, кто считает, те, кто отзывается… кто все эти загадочные люди? – спросил Мокриц, пытаясь повести бровью так же эффектно, как Витинари. – И откуда ты их столько знаешь?
Сахарисса вздохнула:
– И ты не скажешь, что Шалопай просто сподручная марионетка?
– Гав? – отозвалась собака на звук своей клички.
– Я нахожу этот вопрос оскорбительным! – заявил Мокриц. – Он тоже.
– Мокриц, с тобой стало скучно иметь дело. – Сахарисса закрыла блокнот. – Ты говоришь совсем как… банкир.
– Рад, что ты так думаешь.