Моя сестра. Всегда желающая мне только добра.
А что касается любви к Мардж, так тут совсем все просто. Я был только рад любить ее, пока она не доставляла никаких неприятностей. Как и в других семьях, где есть младшие братья и сестры, Мардж всегда была для меня кумиром и осталась им даже после своего признания. Родители относились к ней как к взрослому человеку, а ко мне – как к ребенку, так было всегда. Вместе с тем должен признаться, благодаря Мардж мой путь к взрослению оказался более спокойным, чем мог быть без нее, – ведь родители уже знали, чего ожидать. Неожиданности и разочарования зачастую идут рука об руку, когда речь идет о воспитании детей, и, как правило, чем меньше неприятных сюрпризов, тем меньше разочарований.
Я улизнул из дома ночью и угнал родительскую машину? Мардж проделала то же самое несколькими годами раньше.
Я переборщил с выпивкой на школьной вечеринке? Не я один.
Я залез на водонапорную башню, пристанище местных подростков? Она уже давно стала излюбленным местом Мардж.
Я стал мрачным и угрюмым и почти не разговаривал ни с мамой, ни с отцом? Благодаря Мардж они знали, что этого следует ожидать.
Само собой, Мардж ни на минуту не позволяла мне забыть о том, насколько легко по сравнению с ней мне жилось. Но если уж говорить начистоту, я нередко чувствовал себя поздним ребенком в семье, а это тоже нелегко. Каждый по-своему, мы оба считали себя в чем-то ущемленными, но, продолжая вести борьбу, с каждым годом становились все ближе друг другу.
Сейчас, когда мы говорим о том, что происходило в жизни Мардж, она обычно преуменьшает трудности, особенно в общении с окружающими, и от этого я еще больше восхищаюсь ею. Быть не таким, как все, – непросто, а жизнь на положении «иной» в такой обстановке, как наша, – на Юге, в христианской семье, – закалила Мардж и сделала ее почти неуязвимой. С тех пор, как она стала взрослой, ее существование зиждется на цифрах, электронных таблицах и вычислениях. Общаясь с окружающими, она прячется под маской остроумия и сарказма. Она старается никому не открываться. И хотя мы с ней близки, я не могу сказать точно, скрывает ли моя сестра от меня эмоциональную сторону своей натуры. Зато знаю точно: если спросишь об этом, она будет все отрицать, скажет, что надо было просить у Бога более сентиментальную сестру – из тех, у кого всегда наготове бумажный платочек.
В последнее время мне все чаще хочется убедить Мардж, что я вижу ее настоящую и что всегда любил ее такой, какая она есть. Но как бы близки мы ни были, такой глубины наши разговоры достигают редко. Наверное, как и большинство людей, мы обсуждаем ничего не значащие подробности жизни и прячем страхи – как черепаха в панцире.
Но я видел Мардж и в худшие моменты ее жизни.
Некоторые из них связаны с девчонкой по имени Трейси, ее соседкой по комнате. В то время Мардж поступила в Университет Северной Каролины в Шарлотте и хотя свою ориентацию не скрывала, все же ее не афишировала. Трейси с самого начала знала, кто такая Мардж, но, казалось, не придавала этому значения. Отношения между ними выглядели как обычная дружба между студентами-соседями. Дома у Трейси остался парень, после разрыва с ним Мардж помогала ей прийти в себя. В конце концов Трейси заметила, что Мардж тянется к ней, но отталкивать ее не стала и даже поговаривала о том, что, возможно, сама бисексуальна. А потом однажды ночью это произошло. Наутро Мардж проснулась с чувством, будто обрела саму себя; Трейси была в растерянности, но готова дать шанс новым отношениям. По настоянию Трейси они скрывали связь между ними. Мардж это устраивало, и за несколько месяцев ее чувства окрепли. А Трейси, наоборот, начала отдаляться, а когда вернулась в университет после весенних каникул, сообщила, что помирилась со своим парнем и не уверена, стоит ли им с Мардж оставаться друзьями. Она также объявила, что переезжает в квартиру, снятую для нее родителями, и что с Мардж ее не связывало ничего, кроме желания попробовать что-то новое. Все, что было между ними, – ничего не значащий эксперимент.
Мардж позвонила мне незадолго до полуночи. Она была пьяна, говорила бессвязно, кое-как объяснила мне, что случилось, и сказала, что хочет умереть. Я точно знал, где ее искать. Мчась к водонапорной башне, я заметил припаркованную поблизости машину Мардж. Сестра была наверху. Она сидела на самом краю, а рядом стояла откупоренная бутылка рома. Мне сразу стало ясно, что Мардж совершенно невменяема. Увидев меня, она подвинулась еще ближе к пропасти.
Мне удалось подступить поближе, а когда я очутился рядом, резко обхватил ее одной рукой и оттащил от края. Потом обнявшись просидели на верхней площадке водонапорной башни до самого рассвета. Она умоляла меня ничего не рассказывать родителям, и я дал обещание. Отвез ее в студенческое общежитие, довел до комнаты и уложил в постель. Родители были в ярости – мне всего шестнадцать, а я где-то пропадал всю ночь. Месяц я был наказан и еще на три месяца лишился права садиться за руль.
Но я так ничего и не рассказал родителям – ни где меня носило, ни как была безутешна моя сестра той ночью, и что могло с ней случиться, если бы не я. Достаточно было сознавать, что в нужную минуту я оказался рядом. И знал, что, когда мне будет нужна поддержка, она так же крепко обнимет меня.
И без слов понятно, что после ужина у родителей наш с Вивиан вечер свидания так и не состоялся. Вивиан была не в настроении. Я тоже.
Воскресное утро началось неспешно и лениво, я позволил себе третью чашку кофе после пятимильной пробежки – самой длинной за последние десять лет. Когда из дома вышла Вивиан, Лондон смотрела кино в гостиной, я читал газету в патио.
– По-моему, нам с Лондон нужен «мой и мамин день», – объявила Вивиан.
– Что?..
– Ну, ты понимаешь – всякие девчачьи дела. Нарядимся, сходим на маникюр и педикюр, может, сделаем прическу. Что-то вроде маленького праздника перед первым учебным днем.
– А разве в воскресенье что-то работает?
– Найдем что-нибудь, – ответила она. – Мне тоже не повредит хороший маникюр-педикюр.
– А Лондон вообще знает, что такое маникюр-педикюр?
– Конечно, знает. Приятно будет побыть с ней наедине. В последнее время я совсем заработалась. Заодно и ты отдохнешь и займешься чем хочешь. Можешь поработать или повалять дурака.
– Когда это я валял дурака?
– Ну ты же понимаешь, о чем я. Пойду помогу ей выбрать одежду. Оденемся обе, как по особому случаю.
– Все ясно: намечается девичник, – кивнул я. – Надеюсь, вы хорошо проведете время вдвоем.
– Обязательно.
– Надолго вы уезжаете?
– Не знаю, как получится. Если Лондон захочет где-нибудь пообедать, можем и до ужина не вернуться. Хочу, чтобы день прошел спокойно и расслабленно. А может, она и в кино потом захочет.
Спустя сорок пять минут они уехали, весь дом остался в моем распоряжении. В последнее время такое случалось нечасто, но я уже так привык к спешке, что теперь не знал, чем заняться. Подготовка к съемкам для Тальери уже закончилась, другой работы пока не было, в доме царил порядок, оставалось лишь сунуть несколько тарелок в посудомойку. Я уже закончил и тренировку, и бумажную работу, и уже навестил родителей, и теперь мне оставалось только бесцельно слоняться по дому, считая минуты и часы. Чего-то недоставало – точнее, кого-то, – и я вдруг понял: больше всего сейчас я бы хотел ехать по улице на велосипеде рядом с Лондон и провести вместе с ней этот чудесный воскресный день.