Я кивнул и взял Камень из его пальцев. Я держал его за цепь,
с огнем костра позади него. Свет проходил сквозь него. Его внутренности
казались четкими.
— Нагнись поближе и гляди в Камень вместе со
мной, — указал я.
Он сделал это. Пока мы оба всматривались в Камень, я велел
ему:
— Думай о Лабиринте.
И сам стал думать, стараясь вызвать в памяти его петли и
витки, его бледные пылающие линии. Я, казалось, заметил легкий изъян неподалеку
от центра Камня. Я рассматривал его, думая о поворотах, изгибах, вуалях… Я
вообразил ток, лившийся через меня каждый раз, когда я пробовал пройти этим
сложным путем.
Несовершенство в Камне стало более отчетливым. Я наложил на
него свою волю, вызывая его во всей своей полноте, четкости, когда это
произошло, ко мне пришло знакомое ощущение. Это было то, которое пришло ко мне
в тот день, когда я сам настраивался на Камень. Я лишь надеялся, что я был
достаточно силен, чтобы еще раз пройти это испытание.
Я протянул руку и схватил Рэндома за плечо.
— Что ты видишь? — спросил я его.
— Что-то вроде Лабиринта, только он кажется трехмерным.
Он находится на дне красного моря.
— Тогда идем со мной, — сказал я. — Мы должны
войти в него.
Снова то ощущение движения, сперва дрейфа, потом падения со
все увеличивающейся скоростью, к никогда полностью не видимым извилинам Лабиринта
внутри Камня. Усилием воли я повлек нас вперед, чувствуя рядом с собой
присутствие брата, и окружающее нас рубиновое пылание потемнело, становясь
чернотой ясного ночного неба. Этот особый Лабиринт рос с каждым глухим ударом
сердца. Каким-то образом этот процесс казался легче, чем был ранее — наверное,
потому, что я был уже настроен.
Чувствуя рядом с собой Рэндома, я повлек его за собой, когда
этот знакомый узор вырос и его начальный пункт стал явным. Когда мы снова
двинулись в этом направлении, я снова попытался объять целостность этого
Лабиринта и опять заблудился в том, что казалось извилинами его добавочных
измерений. Великие узлы и спирали и кажущиеся скрученными в кривые узоры. Меня
охватило испытанное ранее чувство благоговейного ужаса, и откуда-то поблизости
я его осознал и в Рэндоме тоже.
Мы добрались до начала и были вовлечены в него. Вокруг нас
повсюду мерцающая яркость, с проблесками искр, когда нас вплетало в матрицу
света. На этот раз мой ум был целиком поглощен этим процессом и Париж казался
далеким-предалеким…
Подсознательная память напомнила мне о более трудных
участках, и здесь я употребил свою волю, чтобы построить наше продвижение по
этому головокружительному пути, беззаботно черпая силы у Рэндома, чтобы
ускорить этот процесс. Это было все равно, что странствовать по светящимся
внутренностям огромной, со сложными извилинами морской раковине. Только наше
прохождение было беззвучным, а мы сами — бестелесными точками разума.
Наша скорость по-прежнему возрастала, как и мозговая боль,
которую я не помнил по прежнему пересечению узора. Наверное это было связано с
моей усталостью или с желанием ускорить дело. Мы проламывались сквозь барьеры,
нас окружали постоянно текущие стены яркости. Теперь я почувствовал, что слабею
и у меня растет головокружение. Но я не мог себе позволить роскошь потерять
сознание, и не мог разрешить нам двигаться медленнее при грозе столь близко,
как я ее помнил. Снова я с сожалением зачерпнул сил у Рэндома, на этот раз
просто, чтобы удержать нас в игре. Мы понеслись вперед.
На этот раз я не испытывал щекочущего, огненного ощущения,
будто я каким-то образом обретаю форму. Это, должно быть, было воздействием
моей настройки. Мое прежнее прохождение через него, могло дать мне некоторый
иммунитет.
После безвременного интервала, мне показалось, что Рэндом
спотыкается. Наверное, я выкачал слишком много его энергии. Я начал гадать,
оставлю ли я ему достаточно сил для манипулирования грозой, если я дальше буду
опираться на него. Я решил не черпать из него ресурсов больше, чем уже
вычерпал. Мы проделали уже большой путь. Он сможет продолжать и без меня, если
дойдет до этого. Теперь мне просто придется держаться, насколько хватит сил.
Лучше пропасть здесь мне, чем нам обоим. Мы понеслись дальше, мои чувства
бунтовали, головокружение повторялось вновь и вновь. Мы, казалось, приближались
к концу, когда началось затемнение, которое, как я знал, не являлось частью
испытанного мной ранее. Я боролся с паникой. Без толку. Я почувствовал что
выскальзываю. Так близко! Я был почти уверен, что мы кончили… Передо мной все
поплыло. Последним ощущением было знание озабоченности Рэндома…
Меж моих ступней мерцало оранжево-красным. Свет был окружен
тьмой и…
Были голоса, знакомые… Все прояснилось, я лежал на спине,
ногами к костру.
— Все в порядке, Корвин, все.
Говорила Фиона, я повернул голову. Она сидела рядом со мной
на земле.
— Рэндом… — произнес я.
— С ним тоже все в порядке, отец, — Мерлин сидел
справа от меня.
— Что случилось?
— Рэндом принес тебя обратно, — сообщила Фиона.
— Настройка сработала?
— Он думает, что да.
Я попытался сесть. Она попробовала было толкнуть меня
обратно, но я все равно сел.
— Где он?
Она показала глазами. Я посмотрел и увидел Рэндома. Он стоял
метрах в тридцати, спиной к нам, на скальном карнизе, лицом к грозе. Она была теперь
очень близко и ветер рвал его одежду. Перед ним сверкали и скрещивались молнии.
Почти непрерывно гремел гром.
— Сколько он был там? — спросил я.
— Всего лишь несколько минут, — ответила Фиона.
— Именно столько времени прошло с нашего возвращения?
— Нет. Ты был без сознания довольно долго. Рэндом
сперва поговорил с другими, а потом велел войскам отойти. Бенедикт отвел их
всех к Черной Дороге. Они переправляются.
Я повернул голову. Вдоль Черной Дороги было движение, темная
колонна, направлялась к цитадели. Между нами проплывали прозрачные полосы, на
противоположном конце, вокруг темного корпуса вспыхнуло несколько искр. Снова я
испытал странное ощущение, что я побывал здесь давным-давно. Я ухватился за
призрачное воспоминание, оно исчезло.
Я обыскал вокруг себя взглядом пронизываемый молниями мрак.
— Все они ушли? — переспросил я ее. — Ты, я,
Мерлин, Рэндом — мы единственные, оставшиеся здесь?
— Да, — подтвердила Фиона. — Ты желаешь
теперь последовать за нами?
— Я останусь здесь с Рэндомом.
— Я знала, что ты это скажешь.