Выглядело это так. Каждый день около полудня Боуэрс засекал данные для расчета широты, а по вечерам – показатели для определения долготы. Вычисление и того, и другого очень утомительно, и в те дни (без карманных калькуляторов) подобные трудоемкие арифметические расчеты занимали, вероятно, около часа. Боуэрс, как это описывал Скотт, обычно «прятался в свой [спальный] мешок… и еще долго неприметно для других работал, когда все уже спали». Скотт явно одобрял это как выполнение долга, достойное гордого звания офицера. Он не думал, что для измученного перетаскиванием груза в условиях высокогорья человека отдых был более важен. В любом случае это являлось напрасной тратой сил. Боуэрс напрягал свои мозги ради незначительных уточнений в несколько сот метров.
В высоких широтах схождение меридианов существенно уменьшает длину градуса долготы. Например, в начале ледника Акселя Хейберга, в точке 86° южной широты, он равен всего четырем милям, по сравнению с шестьюдесятью милями на экваторе.
Во время своего семинара Хинкс наглядно доказал, что в связи с этим в полярных областях нет необходимости измерять долготу. Требуется лишь четко идти в сторону полюса, для чего достаточно более простых наблюдений, необходимых для расчета широты, и знания ошибки компаса.
Амундсен видел отчет о семинаре Хинкса в «Географическом журнале» и последовал совету, который проигнорировал Скотт. Расчет широты занимал у него всего несколько минут. Он верил, что важным правилом обеспечения безопасности является экономия не только физической, но и психической энергии.
Амундсен знал, что для определения положения полюса потребуются трудоемкие процедуры, и считал, что на марше они не нужны. Поэтому он, в отличие от Скотта, использовавшего теодолит, определял направление с помощью секстанта, который был менее точен, но очень прост в обращении.
Единственным недостатком была необходимость искусственного горизонта. В естественных условиях он совершенно ровный – что обязательно требуется для работы секстанта – только на море. Искусственный горизонт – это ванночка с ртутью, отражающей солнце. Если ртуть замерзала, Амундсен использовал искусственный горизонт, сделанный из посеребренного стекла, с уровнем из пузырьков в спирте. Для скорости и простоты он полагался на точность движения и навигационное счисление пути.
Одной из беспокоивших норвежцев неудач прошлого сезона были путемеры. Они периодически забивались снегом, и их приходилось регулярно очищать.
Путемер являлся важнейшим средством навигации и должен был работать без ошибок. Модель Амундсена оказалась точнее и работала четче, чем модель Скотта, потому что вращающийся счетчик был крупнее, а колесо крепилось более надежно. Слабым звеном оставалась передача вращения от колеса к счетчику. Через механизм трансмиссии мелкий снег, обладавший невероятной способностью проникать туда, куда не надо, попадал внутрь счетчика и забивал его, словно песок. Всю зиму Линдстрам работал над этим, пока не сделал каждый путемер абсолютно непроницаемым для снега и очень надежным при любой погоде.
У путемеров Скотта и Амундсена были одни и те же недостатки. Но Скотт не стал решать эту проблему. Он отправился к полюсу с теми же ненадежными и неточными инструментами, которые постоянно забивались снегом и регулярно ломались. Именно их он использовал и в путешествии по закладке промежуточных складов. Совсем как старую помпу на «Терра Нова». Скотта много раз предупреждали, что у него нет надежного метода измерения пройденного за день расстояния. Оставались сомнения и в точности направления движения из-за плохих санных компасов и недостатков, сопутствующих процессу транспортировки грузов людьми.
В результате Амундсен, в отличие от Скотта, был вполне подготовлен к навигации в плохую погоду и не особенно зависел от астрономических наблюдений. Он мог пропустить один-два сеанса без особого вреда. А вот Боуэрсу абсолютно необходимо было производить наблюдения каждый раз, иначе можно было серьезно сбиться с курса. Но даже в этом случае курс британцев был непрямым, они делали ощутимые зигзаги, что обернулось лишними десятью-двадцатью милями пути. Это могло иметь страшные последствия. Впоследствии Боуэрса восхваляли за то, что во время движения– он делал больше наблюдений, чем Амундсен, но в действительности это было пустым славословием или просто прикрытием исключительной неэффективности. Стиль навигации Амундсена и Скотта был вполне сопоставим с относительным объемом их запасов прочности в транспорте и еде. Амундсен и здесь мог позволить себе больше ошибок.
Более важным является то, что Амундсен понимал, как выжать из снаряжения максимум возможного. Весь его опыт, начиная с первых неудачных попыток по пересечению Хардангервидды, был задействован для разработки порядка движения, который он использовал сейчас по дороге к полюсу.
Первым шел Хелмер Ханссен со своими антимагнитными санями и стандартным компасом для определения направления. Это не назовешь синекурой. Ему приходилось управлять собаками, для чего нужна была постоянная бдительность – как бы какой-нибудь шельмец не ослабил тягу. Идя впереди, он должен был пробивать дорогу, что требовало дополнительного внимания и расхода энергии. Ему нужно было постоянно изучать ландшафт, чтобы избегать неровностей, из-за которых могли перевернуться сани, и в перерывах между всеми этими делами он должен был следить за компасом. А по его потрескавшемуся и обмороженному лицу беспрерывно продолжал хлестать южный ветер. Перед ним двигался лидер гонки, вдохновлявший собак и задававший прямой курс. На последнем этапе гонки к полюсу лидерами попеременно становились Амундсен и Хассель, у которых не было своих упряжек.
Положение первого лыжника, по словам Амундсена,
было незавидным. Общеизвестно, что он избегал всех проблем с собаками, но это чертовски неприятно – идти там одному и смотреть в никуда. Единственным развлечением лидера были крики возницы первой упряжки «Чуть правее! Чуть левее!»… Непросто двигаться по прямой в местности, где нет ни одного четкого ориентира… Эскимосы могут с этим справляться, а мы – нет. Мы отклоняемся то влево, то вправо, то опять влево, доставляя первому вознице постоянные неприятности, [и], в конце концов, это начинает его раздражать, заставляя думать, что ничего не подозревающий и ни в чем не повинный лыжник все это делает нарочно.
8 декабря в районе рекордно южной отметки Шеклтона Амундсен решил проверить свою систему навигации. На пять дней они прекратили все наблюдения, так что теперь им пришлось прокладывать курс вслепую, только при помощи компаса и путемера. Потом появилась «Его Светлость», как Амундсен называл солнце, и оказалось, что полученная в результате наблюдений– широта 88°16′ совпадает с итогами навигационного счисления вплоть до мили. «Блестящая победа, – заметил Амундсен, – после 1,5 град. [90 миль] в густом тумане и среди метели… так что теперь мы готовы оказаться на полюсе в любую погоду».
Но погода оставалась удивительно хорошей. Казалось, что боги решили больше не испытывать на прочность этих настойчивых людей и их верных собак. И люди это знали.
«Еще четыре долгих дня, – записал Бьяаланд 11 декабря, – и будет полюс». В тот же день Амундсен заметил, что высота сказывается на нем: было тяжело работать, тяжело дышать. Но он добавил: «Потом надышимся, когда победим».