Я принялся расталкивать своих товарищей, еще не веря глазам, то и дело оглядываясь на синеватую полосу, боясь, что ее развеет ветром.
Андрей и Куркин испуганно вскинулись:
— Что?! Что случилось?
— Вот она!.. Там!
Андрей трясущимися руками выхватил большой морской бинокль и торопливо приник к нему. А я в волнении и забыл про бинокль!
В сильных линзах, дававших восемнадцатикратное увеличение, земля на норд-осте как бы сделала к нам молниеносный прыжок.
Она была холмистой, Округлые очертания ее почти сливались с окружающими торосами. До нее было примерно двадцать — тридцать миль, то есть не более полудня пути.
Впрочем, при определении расстояния надо делать поправку на рефракцию. Из-за особенностей освещения в Арктике, из-за зыбкого марева, почти постоянно висящего над горизонтом, предметы как бы приподнимаются, парят, и расстояние до них сокращается. Они кажутся выше, больше и ближе.
— Три или четыре горы конической формы, — хрипло сказал Андрей, не отрываясь от бинокля.
— Конической? Что ты! Скорее типа плато, со срезанными вершинами… В седловине между двумя горами вижу лес…
— Это тень. Не может быть лесов под этими широтами…
Тынты взялся рассудить нас. Он долго глядел в бинокль на норд-ост.
— Лунная земля, — сказал он.
И это было лаконичное и меткое определение. То, что виднелось вдали, больше всего было похоже на суровый и мрачный пейзаж луны.
Однако через две или три минуты узкую полоску на горизонте затянуло туманом.
Но мы увидели наконец нашу землю!..
Почему же о близости ее заблаговременно не оповестил эхолот?
— Наверное, берега круто обрываются в воду, — предположил Андрей.
Но теперь это было уже не страшно: нельзя было заблудиться даже в тумане. Как ни трясло меня от волнения, я успел засечь направление по компасу.
— Разворачивай вездеход, Тынты, — приказал я. — Держи прямо на тот торос. Жми, жми! Выжимай все, что можешь, из своего вездехода!..
Мы продвинулись курсом норд-ост около трех миль, когда эхолот с запозданием донес о повышении морского дна. Видно, и впрямь берега земли очень круто обрывались в воду.
Тоненько, по-комариному, зазвенело над ухом. Нас вызывала “Пятилетка”. Наступил час связи.
Я передал сообщение о земле, по настоянию Андрея, очень сдержанно:
— В восемь часов двадцать семь минут на таких-то координатах к стоянке прибегали песцы. Нам показалось, что к норд-осту лежит земля, но, быть может, это облако или гряда торосов причудливой формы. Эхолот показывает повышение дна. Продвигаемся в указанном направлении. До земли, по-видимому, не более тридцати миль.
В наушниках что-то зашуршало, закашляло. Потом раздался напряженный голос Малышева:
— Алексей Петрович, должен огорчить тебя… Надо немедленно возвращаться на корабль!
— На корабль? Почему?
— Начался поворот, смена направления дрейфа. Скорость его значительно увеличилась — до пяти миль в час, и продолжает увеличиваться. Корабль выходит из зигзага. Кроме того, прогноз погоды неудовлетворителен. Давление в районе “белого пятна” падает…..
Все наши расчеты с Андреем полетели кувырком. Мы предполагали, что можем оставаться внутри зигзага еще три — четыре дня. Выяснилось, что мы не можем оставаться в нем ни одного часа.
“Пятилетка”, видимо, обошла препятствие, и льды тащили корабль уже не на северо-восток, а на северо-запад. Могло получиться так, что корабль пронесет мимо нас и на обратном пути вездеход не успеет его догнать.
Вкратце я передал Андрею содержание разговора.
Перспективы были не из блестящих. Мы могли очутиться в положении зазевавшегося пассажира, который отстал от поезда на полустанке. Сходство, впрочем, на этом кончалось. Мы-то были не на полустанке, а на окраине Восточно-Сибирского моря, на пловучем льду. Запасы горючего и продовольствия рассчитаны были всего на неделю. Разминуться с кораблем, остаться в Арктике одним, вызывать на помощь самолеты с Большой земли?..
Я не хотел и думать об этом.
Значит, отступить? Возвращаться на “Пятилетку”, как советовал Степан Иванович? Увидеть Землю Ветлугина всего на несколько минут — и не дойти до нее, отступить?.. — Продолжаю продвигаться к земле, — сказал я в ларингофон. — Рассчитываю встретиться с вами на таких-то координатах…
Потом молча махнул рукой. Куркин дал газ.
Склоняясь над картушкой компаса, я мельком взглянул на лицо Андрея и не прочел на нем одобрения своему решению.
Я продолжал сверять наш курс с магнитной стрелкой компаса. Туман полз навстречу, цепляясь за остроконечные торосы, лениво переваливая через ледяные валы.
— Включить фары!
Тынты сказал: “Есть!”, но не улыбнулся, как обычно. Значит, и он понимал, что я неправ?
— Нельзя так, Леша, — сказал Андрей тихо, чтобы Тынты не слышал. — Вспомни суворовское изречение: “Будь отважен, но без запальчивости”.
— Но ведь это земля! Наша земля, Андрей! Земля, к которой мы шли всю жизнь!
— Мы придем сюда опять…
— Но до земли осталось семь часов ходу! Я не могу вернуться на корабль, не дойдя до земли!..
Андрей молчал.
— А что ты сделал бы на моем месте?
— Вернулся, — сказал Андрей и занялся эхолотом.
Он был дисциплинированный человек, мой друг. Даже в такой момент не забывал, что я начальник экспедиции, — не уговаривал, не возмущался, не спорил. Известны примеры, когда люди в Арктике гибли из-за того, что в решающий, опасный момент начинали спорить, ссориться друг с другом.
А торосы, как назло, будто стали еще выше, еще толще…
Тынты, стиснув зубы, вел вездеход, бросая его твердой рукой на ледяные валы, с разгону беря препятствия.
Эхолот продолжал показывать неуклонное уменьшение глубин. Мы шли правильно.
Зазвенели в наушниках позывные. Меня вызывала “Пятилетка”.
Степан Иванович, отделенный от нас несколькими десятками миль, сказал взволнованно:
— Прошу вернуться на корабль! Ты ведь рискуешь не только своей жизнью, но и жизнью двух своих подчиненных, ты ставишь под удар судьбу всей экспедиции…
— Я не могу вернуться, — ответил я. — Земля есть! Эхолот подтверждает это.
Пауза.
— Леша, — вдруг сказал Степан Иванович как-то очень просто и задушевно, — послушай меня. Я, как друг, тебе говорю…
Я выключил радио.
Все, что он мог сказать мне, я знал и сам: горючее на исходе, дрейф ускорился, на обратном пути к кораблю рискуем разминуться с ним. И все же язык не поворачивался сказать: “Назад!”