Мы миновали перекресток, Индия кинулась мне навстречу, и я окунулся в давно забытый ужас повседневной жизни Дели. Тысячи нищих оккупировали бульвары и тротуары, обосновались в импровизированных, вросших в землю и асфальт, жилищах. Каждая семья отгораживалась от соседей веревками, на которых сушилось белье, мужчины сидели на корточках, чего-то ждали или дремали, а женщины готовили еду на самодельных жаровнях. Одежду люди хранили в пластиковых мешках, от дождя их защищал навес из брезента, а совсем рядом по мостовой неслись машины и мотоциклы, в обе стороны везли пассажиров рикши и велорикши. За стеклом «лендкрузера» я был в безопасности и чувствовал себя кинозрителем. Повсюду высились кучи отбросов, бродячие псы сбивались в стаи, коровы лениво переступали ногами, обезьяны скакали по электрическим проводам, ватаги босоногих ребятишек играли или клянчили милостыню, врезаясь в густую толпу; какой-то старик испражнялся посреди пустыря, засыпанного отбросами, а прохожие как будто не замечали его. Курьеры перевозили на велосипедах объемные грузы, некоторые выпендривались, подражая гонщикам, другие брели нога за ногу; носильщики тащили товары в темные лавочки, громко пыхтя и отдуваясь. Индианки в ярких сари шли за покупками, невозмутимо и изящно преодолевая уличный хаос.
– Эй, вы что, оглохли? – крикнул Банерджи.
– Что… О чем вы?
– Где вы работаете?
– В Лондоне.
– В каком агентстве? Возможно, мне оно известно…
– Я не детектив.
– Не детектив?!
– Нет.
– Так зачем же Ричардсон прислал вас?
Я промолчал, потому что не знал ответа. Я забыл обо всем на свете, кроме ужасающей нищеты. Между тем мир сегодня не стал хуже, изменился мой взгляд на него. Я был белым мальчиком, привычным ко всему и равнодушным, как любой индиец. Я сохранил в памяти открытки с изображением выезда вице-короля на пышном празднестве; махараджей, осыпанных драгоценностями, сидящих на разукрашенных слонах; не забыл и насквозь фальшивые, «сладенькие» кадры из болливудских фильмов, не имеющие ничего общего с адом реальной жизни.
Мы тащились в потоке машин, а я мечтал немедленно вернуться в аэропорт и улететь домой, но молчал, завороженный этими черными тощими грязными кривобокими существами с потухшими глазами, которые без ненависти и злобы принимали свою судьбу.
– Вы что, не слышите, когда я к вам обращаюсь?
– У меня проблема со слухом, а кроме того, голова занята другим.
– Наверное, устали. Если хотите, отложим поездку по городу до завтра.
– Я не турист, многоуважаемый Банерджи.
Мы вернулись в Нью-Дели, к широким авеню, викторианским особнякам и цветущим бугенвиллеям. Когда-то я жил неподалеку и до сих пор мысленно представлял себе дом во всех деталях. Виджей Банерджи остановился у ограды, за которой стояли два охранника в тюрбанах. Они вышли, обследовали днище машины с помощью зеркала на колесиках, изучили наши документы, и шлагбаум наконец поднялся, пропуская нас в великолепный парк, посреди которого стоял сумасшедшей красоты белый особняк в колониальном стиле.
– Ну вот, – торжественно произнес Виджей. – Перед вами самый красивый отель индийской столицы.
– Вы шутите?
– Гостиница класса люкс.
– И речи быть не может.
– Но Ричардсон все оплачивает!
– Мне нужен номер в обычном отеле, самом что ни на есть простецком, ясно? Я приехал работать, а не тянуть деньги из работодателя.
Улыбка слетела с лица Виджея Банерджи. Он смотрел на меня разинув рот и не понимал. Спрашивал себя, не сумасшедший ли этот англичанин, или у него есть какой-то секретный мотив, непонятный для посторонних.
– Есть одна гостиница, где останавливаются мои сотрудники, когда приезжают в Дели.
– Идеальный вариант!
– Не хотите стать моим гостем? – счел нужным предложить Виджей. – У меня дом со всеми удобствами в пятнадцать комнат.
Я поблагодарил и отправился в отель «Селект» поблизости от Коннот-Плейс
[89], где находились офисы Банерджи. Сам Виджей никогда не был в унылом месте, где селил своих командированных. Обстановка в «Селекте» была спартанская, что очень мне подходило: достаточно было не обращать внимания на грязь в коридоре, вонь в «удобствах» и прожженные сигаретами шторы.
– Вы не голодны? Приглашаю вас поужинать. Могу подождать, пока вы освежитесь и отдохнете.
Возможно, мой отказ разочаровал индийца, но мне не хотелось объяснять, почему я хотел этим вечером остаться один.
* * *
Я отправился на поиски дома моего детства, не думая, зачем это делаю, просто хотел увидеть место, где вырос, с посольством через улицу и белым зданием справа. Ближе к вечеру я вышел из гостиницы на ледяной холод и попробовал найти чертову двойную площадь больше лондонской Трафальгарской
[90], с улицами, лучами расходящимися в разные стороны. Я чувствовал себя первооткрывателем.
Можно было справиться у прохожих, но мне хотелось отыскать дорогу самостоятельно. Человек, родившийся в этом городе, должен разобраться. Сначала я решил идти к центру Нью-Дели – рано или поздно покажется купол Парламента – и направился по бульвару на запад. Вдалеке, под облаками, мерцал ореол, творимый отблесками с земли, небо и все вокруг скрывал серый туман, поглощавший адский шум дорожного движения. Я миновал торговый квартал весьма низкого пошиба, мимо, едва не задев меня, проехал и исчез в тумане рикша, другой отчаянно засигналил и ринулся наперерез. Я счел за лучшее вернуться на тротуар, что не гарантировало полной безопасности: красный свет не зажигался, и людям при переходе улицы оставалось уповать на свою счастливую звезду.
Проспект закончился, дома стали ниже, но поворачивать назад было глупо, и я пошел дальше. Сотни бездомных устраивались на ночлег на пыльных тротуарах, среди отбросов. Между людьми бродили собаки, горели жаровни. Я был единственным белым в этом индийском мире, и на меня все смотрели, но беспокойства это не вызывало. Я свернул на торговую улицу, где вкусно пахло едой. Тысячи электрических проводов переплетались с ветками деревьев, образуя навес, по которому прыгали обезьяны.
Я остановился у ресторанчика с четырьмя деревянными столиками и кухней под открытым небом. Миски с едой стояли на земле, пожилой индиец помешивал деревянной лопаткой красное рагу. Он поднял голову, улыбнулся, что-то сказал мне на хинди, и я… понял! Понял, хотя тридцать лет не говорил на этом языке. Навык вернулся, и я ответил, немало удивив повара: «Конечно хочу попробовать». Он кивнул, взял разливную ложку и положил мне порцию желтого риса. Я взял тарелку и сел на освободившееся место. Приборов на столе не было – посетители ели руками, – я сделал знак хозяину. Он достал из ящика ложку, протер ее жирной тряпкой и протянул мне.