С выездом в пустыню перед нами открылся Алашанский хребет во всем своем диком величии. Он круто поднимается над плоскими холмами, окаймляющими его подножие; формы его сильно расчленены глубокими ущельями, гребень зубчатый. Высшая часть расположена против и немного севернее г. Нинся. Несмотря на зимнее время, на горах нигде не видно было снега; высоко на склонах местами темнел редкий лес.
Мы переночевали в маленьком поселке среди пустыни, существующем, очевидно, только на счет проезжих по этой дороге, ведущей в г. Фумафу, столицу Алашанского князя; возле поселка полей не было. На следующий день продолжали путь и вскоре поднялись на холмы предгорий, к устью ущелья; здесь, несмотря на каменистую почву, усыпанную валунами, много площадок было расчищено под пашни, обсаженные деревьями, а в устье ущелья оказалось и селение, отвоевавшее у пустыни свои поля благодаря возможности орошения их водой небольшой речки, текущей с гор. Валуны пашен были тщательно сложены в стенки, ограждающие участки полей. Подобные же маленькие селения китайцев видны были и в устьях соседних ущелий.
Ущелье, по которому мы ехали, вскоре сузилось, и было безлюдно и бесплодно, так как все дно его усыпано галькой и валунами и во время дождей, вероятно, заливается водой бурного потока; на крутых склонах появились хвойные и лиственные деревья, в тени которых местами еще белел снег. Вскоре одна ветвь ущелья ушла на запад, врезаясь в высокие зубчатые горы; дорога повернула на северо-запад, в другую ветвь, ведущую к перевалу. Не дойдя до последнего, мы ночевали на уединенном постоялом дворе, над которым поднимались голые скалистые склоны и зубчатый гребень хребта, расчлененный на острые шпицы и башни. По соседству была китайская штольня для добычи угля, длиной около 200 шагов, без всякого крепления. Пласт угля в 2 м (местами до 4 м) мощности, невысокого качества, был почти превращен в графит в результате огромного давления в опрокинутой складке. Этот уголь служил лишь для выжига извести из известняков, залегающих рядом. В штольне работали только в свободное от полевых работ время.
На следующий день мы поднялись на перевал по крутому склону, изрытому глубокими оврагами и скудно поросшему лесом; в оврагах лежал снег, по склонам соседних гор видны были скудные альпийские луга и редкий лес (из японского можжевельника, ели, сосны, карликовой туи и кустов), беспощадно вырубаемый китайцами из Нинся и монголами. С перевала должен был открыться обширный вид на равнину Алашаня и огромные пески Тынгери в их южной части, но оттуда дул сильный ветер – и вся местность скрылась в пыли. Мы заночевали на постоялом дворе на западном склоне, надеясь на следующий день закончить осмотр его до подножия.
Но пыльный ветер из пустыни разразился за ночь снегом, который продолжал падать; наши китайцы заявили, что лучше вернуться немедленно, так как большой снег совсем скроет тропу на перевале и они не найдут дорогу. Пришлось повернуть обратно и идти на перевал в густом тумане и под снегом, часто сбиваясь с дороги. Но за перевалом, в верховьях восточного ущелья, снег прекратился, а дальше даже не выпадал.
Перевал имеет 2540 м абсолютной высоты и поднимается на 750 м над равнинами Алашаня и на 1500 м над долиной Желтой реки. Высшие вершины хребта достигают, по Пржевальскому, в этой части его 3000 и 3300 м. По наблюдениям того же путешественника, охотившегося две недели в хребте, в нем обитают марал, кабарга и горный козел (кукуяман), волки, лисицы, зайцы, а из птиц – гриф, коршун, галка, дрозд, куропатка и ушастый фазан. Кабаргу и марала истребляют охотники: первую – из-за мускуса, а марала из-за рогов, так как и то и другое имеет большое применение в китайской медицине. Маралов бьют весной, когда молодые рога еще мягкие, налитые кровью. Этот промысел развит и в Южной Сибири, особенно на Алтае, где маралов ловят и содержат в больших огороженных питомниках, а весной спиливают у самцов рога, которые экспортируются в большом количестве в Китай.
По возвращении в Нинся мы направились по большой дороге вдоль Желтой реки, по населенной и орошаемой местности, которая благодаря этому не знает неурожаев, какие бывают на лёссовых плато к востоку от реки. Было начало марта, и полевые работы были в полном разгаре: везде пахали, боронили и сеяли «белое» зерно – пшеницу, просо, кукурузу, которые поспевают в июне; после их уборки сеют «черное» зерно – горох и бобовые, поспевающие в сентябре. Установилась вполне весенняя погода, и китайцы работали на полях обнаженные до пояса. Можно было удивляться тщательной обработке земли; после пахоты каждую глыбу почвы разбивали деревянными молотками на мелочь, потом еще дробили и выравнивали поле боронами, снабженными вместо зубьев пучками хвороста, а после посева укатывали поле каменными цилиндрическими или призматическими валиками.
Пролет уток и мелкой птицы уже кончился, летели вдоль Желтой реки стаи журавлей, лебедей и диких гусей, полет которых на север напоминал о родине, находившейся в той же стороне. Желтая река в меридиональных частях своего течения по обе стороны Ордоса является любимым путем больших стай перелетных водоплавающих птиц, так как дает им возможность отдыхать и кормиться перед огромным перелетом через Монголию, где озера соленые, а рек до Урги нет, если не свернуть западнее, к нагорью Хангай. Перелет гусей дал возможность подновить запас провизии, так как антилопы, добытые в Ордосе, были уже съедены.
Несколько дней дорога шла по этой благодатной полосе. К западу от нее на горизонте тянулся еще южный конец Алашанского хребта, сильно понизившийся и представлявший голые, скалистые горы, на склонах которых в бинокль можно было даже различить, как залегают пласты горных пород, образующие разнообразные складки. Понизившийся хребет уже слабо защищает культурную полосу от песков Алашанской пустыни; западные ветры приносят оттуда песок, образующий скопления и отдельные барханы среди полей, почва которых становится более песчаной. Один бархан был настолько типичен, что я обмерил его; его форма показала, что он создан западно-северо-западными ветрами.
На третий день пути дорога пересекла невысокую цепь гор, протянувшуюся от Алашанского хребта до Желтой реки, протекающей здесь по длинному, но неглубокому ущелью. За этими горами вдоль реки возобновилась культурная полоса, но гораздо более узкая, ограниченная с запада обрывом столовой возвышенности, над которой еще западнее поднимаются плоские горы Иетоушань, все еще представляющие продолжение Алашанского хребта. В этой узкой культурной полосе принос песка с запада был еще заметнее, обрыв столовой возвышенности местами совершенно засыпан песками, доходящими в виде барханов до дороги. На правом берегу Желтой реки все время также тянутся горы Ньютоушань, с плоскозубчатым гребнем; их западный склон сильно разрезан оврагами.
Долина Желтой реки затем поворачивает на запад, ограничивая с юга горы Иетоушань, которые сильно засыпаны наступающими с запада песками. Выше г. Чжунвэй культурная полоса вдоль реки кончается, и на всем протяжении до г. Ланьчжоу река пересекает несколько хребтов системы Наньшаня, часто образуя пороги; в долине ее мало места для поселения. Наша дорога также уходила от реки, пересекала опять Великую стену и переваливала через большую площадь барханных песков, составляющую окраину сплошной песчаной пустыни Тынгери, которая занимает южную часть Алашаня и здесь доходит до Желтой реки. По этой окраине и вдоль подножия северной цепи Наньшаня мы шли три дня от г. Чжунвэй; местность пустынная, с редкими и небольшими поселками; на одном из ночлегов брали даже деньги за воду для людей и животных, так как ее доставляют из источника за 4–5 км.