Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Борис Носик cтр.№ 92

Шарль-Франсуа Добиньи был человек гостеприимный и добрый, друг Коро гостил у него каждое лето. Сам Коро был тоже человек безудержной щедрости, но при этом никогда не сидел без денег (счастливое сочетание!). В гости к Добиньи и Коро часто заглядывал их сосед и друг, знаменитый художник и график Оноре Домье. В отличие от самого Добиньи, который не мог налюбоваться на игру солнечных лучей над Уазой, на речные туманы и, конечно, писал их без конца, Домье был к природе равнодушен, он мог бы сидеть взаперти дома, да скучно ему было одному. К тому же он к старости потерял зрение, почти ослеп, да и обнищал вконец – жить стало негде, платить нечем. Щедрый Коро купил для бедняги-собрата домик в соседней деревушке Вальмондуа и подарил ему, вовсе не почитая свой поступок подвигом мецената. «Не надо никаких благодарностей, – написал он Домье. – Я сделал это, исключительно чтобы насолить вашему домовладельцу…» Где же, как не в ателье, среди стенописей, напоминавших хозяину дома его путешествия по Италии, вспомнить нам о добрых делах замечательного живописца Коро…

Во время войны 1870 года Добиньи встретил в Лондоне нуждавшихся в помощи соотечественников и собратьев по кисти – Писсарро и Моне. По возвращении Добиньи представил их молодому директору влиятельной парижской галереи месье Дюран-Рюэлю (уже покупавшему полотна Добиньи и Коро), и молодой директор стал главным покупателем полотен импрессионистов. «Если я и мои друзья не подохли в Лондоне от голоду, – вспоминал позднее Моне, – то лишь благодаря Добиньи».

Вернувшись во Францию, Писсарро поселился неподалеку от новых друзей, в Понтуазе.

В 1872 году парижский врач Поль Гаше, озабоченный нездоровьем своей супруги, купил себе огромный дом неподалеку от Добиньи и оборудовал в нем мастерские. Живший в то время в нищете молодой Поль Сезанн нашел приют у доброго доктора, и вскоре художники повалили сюда валом. В мастерской у доктора часто работал Камиль Писсарро, что же до Сезанна, то он вскоре снял поблизости маленький домик и прожил в нем добрых пять лет. Именно здесь он написал свой знаменитый «Дом повешенного».

Писатели тоже умели оценить красоту здешней природы, так что благодаря этим пейзажам, щедрому гостеприимству доктора и художника, а может, и сравнительной дешевизне тогдашней деревенской жизни, места эти почтили визитами, а то и жительством, не только Добиньи, Коро и Писсарро, но также Огюст Ренуар, Вламинк, Сезанн и такие писатели, как Бернарден де Сен-Пьер, Луи Шерон, Франсуа Коппе, Юсташ Дешан, Альфонс де Ламартин. Список великих людей Франции, посещающих в наши дни эту деревню, мог оказаться бы не менее внушительным, однако их все же чаще всего влечет сюда ныне исключительно память о трагической судьбе бедного, истерзанного душевной болезнью Винсента Ван Гога, потому что именно в Овере, в комнате гостинички «Раву», кончил он свои дни через двое суток после того, как пустил себе пулю в грудь 27 июля 1890 года. Он уже познал и психушку Арля, и приют Сен-Реми-де-Прованса, когда заботливый брат Тео (много ли в истории европейских семей найдешь примеров столь самоотверженной братской любви?) представил его доброму доктору Гаше. Это было в 1889 году, и очень многих людей в разных уголках планеты трогает сегодня трагическая судьба этого замечательного художника. Помню, как однажды мой московский друг-переводчик стал в одночасье и славен, и богат, переведя на русский язык вполне средний американский роман о жизни Ван Гога. Книгу было трудно достать, несмотря на огромный ее тираж: казалось, что всем русским без исключения хочется купить книгу про этого голландца и его брата…

В Овере, как раньше в Арле и Сен-Реми, больной Ван Гог продолжал заниматься живописью, писал портреты и пейзажи. В его последних картинах, по мнению многих, сочетание красок и извивающихся, подобно языкам пламени, мазков отражает смятенное состояние его духа. В Овере Ван Гог написал трагичнейшее полотно «Вороны над полем пшеницы» и один из своих шедевров – картину «Пейзаж в Овере после дождя», которую можно увидеть в Музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина в Москве…

После того, как Ван Гог выстрелил себе в грудь и умер через два дня от раны в комнате постоялого двора «Раву», брат Тео уехал в Голландию и умер там всего полгода спустя…

И вот сегодня не тысячи, а многие сотни тысяч посетителей приезжают в Овер, чтобы увидеть постоялый двор «Раву» с его вангоговским рестораном, погулять по парку, где стоит статуя Ван Гога, изваянная уроженцем Смоленска Осипом Цадкиным, знаменитым скульптором, которого, естественно, больше знают в Овере, Роттердаме, Париже, Антверпене или Эдинбурге, чем в Смоленске (а он так мечтал установить в России своего Пушкина).

Музеем постоялого двора (так называемого Дома Ван Гога), Обществом друзей Дома Ван Гога (четыре с половиной тысячи этих друзей живут в разных уголках нашей планеты), а также парижским Институтом Ван Гога занимается энтузиаст и подвижник Доминик-Шарль Жансан, которому лет пятнадцать тому назад пришла в голову замечательная мысль: открыть в комнате, где умер Ван Гог, выставку – и чтобы на стене висел последний шедевр художника, тот самый «Пейзаж в Овере после дождя», что сейчас в Москве. И вот прошло много лет, во Франции сменилось несколько министров культуры, и каждый из них был в восторге от этой идеи. Идею с энтузиазмом поддержала директриса и хранительница Музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина Ирина Антонова, выставка вот-вот должна была открыться, но никак не открывалась. Может, потому, что музей не государственный, но частный, а Франция, по самокритичному признанию французов, одна из самых бюрократических стран мира, так что в последний момент всегда не хватало одной подписи. Конечно, чаще всего проект спотыкается в Дирекции французских музеев. «В Бельгии или в США государственный и частный секторы как бы дополняют друг друга в сфере культуры. По всей видимости, у нас иначе. Так надо с этим бороться», – заявил журналистам Доминик-Шарль Жансан, который от надежды переходил к отчаянью. Наконец два великих человека подали ему надежду. Музей Ван Гога посетил бывший ветеринар, а ныне первый секретарь Французской компартии Робер Ю., который оказался поклонником импрессионистов. Весть о предстоящей выставке вызвала у него пылкий энтузиазм. Потом музей посетил бывший ректор Московского авиационного института, а позднее посол России во Франции Юрий Рыжов, обаятельный, светский, интеллигентный человек, сам учившийся когда-то живописи и так же мало похожий на дипломата советской школы, как я похож на десантника. Он тоже поддержал идею выставки. Все были «за», оставалось найти, кто в лабиринтах французской бюрократии был «против». Кажется, так и не нашли, но уж кто-нибудь да был…

Конечно, у Дирекции музеев был один вполне реальный аргумент против этой затеи. Московскую картину бедняка Ван Гога оценили в 350 миллионов франков, то есть около 50 миллионов долларов, было бы смешно, если б ее не попытались украсть. Из Лувра крадут все, даже алебарды, причем крадут с удручающей регулярностью. Но Друзья Дома Ван Гога не пожалели денег на разработку мер безопасности. Инженер Жан-Мишель Вильмот спроектировал, а мастера изготовили для московской картины непробиваемый, единый, напичканный камерами и электронными датчиками стеклянный ящик-сейф. Стены комнаты Ван Гога и даже крышу, на случай вертолетного покушения, сделали железобетонными. Выставка должна была вот-вот открыть двери. Оставалось собрать последние подписи в конторах Парижа… Но сколько в Париже контор?