Вид у меня, наверное, потрясенный, потому что он кивает. – Милая фразочка, да? Но мне и тогда казалось странным, как некоторые девушки напивались всего с пары бокалов шампанского. Он из угощения шампанским целое представление устраивает. Вроде как шикарный мужчина – но я читал, что пузырьки хорошо маскируют рогинпол.
Я гляжу на него. Вспоминаю, как Сол Аксой навязывал мне бокал шампанского. Я подумала, что он поганый тип, но все равно приняла все, что он говорил, на веру.
Только я подумала, что все выяснила, как версия опять рассыпается. Потому что, если Сол и вправду изнасиловал Эмму, то она не выдумала свою историю. Да, она соврала; возможно, даже несколько раз, но, в сущности, ее рассказ был правдив. Она лишь поменяла местами имена действующих лиц – по причинам, о которых я, кажется, могу догадаться.
Словно прочтя мои мысли, Саймон говорит: – Она пыталась меня защитить. Она сомневалась, что я нормально отреагирую, если узнаю, что мой лучший друг такое с ней сделал. Но с ней явно что-то было не так – злилась на меня без повода, срывалась каждый раз, когда я что-то хорошее ей говорил. И расстройство питания вернулось. И уже, в общем, не уходило, хотя она и не хотела об этом говорить.
– Вы здесь с ней разговаривали?
Он кивает. – Я же вам говорил. Она поняла, какую глупую ошибку сделала, и захотела все исправить. Она к тому времени была в очень плохом виде. Она подобрала на улице бродячего котенка. А его кто-то убил.
– Она держала котенка? – в изумлении повторяю я. – Здесь? В этом доме?
Мэгги Эванс говорила что-то о приблудном котенке, но не сказала, что Эмма приютила его.
– Да. А что?
То, что это против правил, думаю я. С домашними животными нельзя. С детьми тоже, кстати сказать.
Саймон достает из папки документ. – Ей это дал юрист. Согласно этому плану Монкфорд похоронил тут жену, прямо под домом. Смотрите. – Он показывает крестик и надпись. Место упокоения миссис Элизабет Джорджины Монкфорд и Максимилиана Монкфорда. – Надо быть ненормальным, чтобы такое сделать.
– Счастливо ты отделалась, Джей. – Это Миа, потихоньку подтянувшаяся обратно, навострила уши. Саймон бросает на меня любопытный взгляд, но я не хочу давать пояснений.
– У Эммы была гипотеза, что их погребение тут являлось неким ритуалом, – продолжает он. – Вроде жертвоприношения. Тогда я об этом как-то не очень думал, но после ее смерти почитал про другие здания Монкфорда. Оказалось, что она была права. Каждый раз, когда очередное здание «Монкфорд партнершип» достраивалось, кто-нибудь умирал при подозрительных обстоятельствах.
Он кладет на стол несколько газетных вырезок, чтобы я посмотрела. К каждой прилагается карта, на которой отмечено расположение здания и место гибели. В Шотландии машина сбила молодую женщину в миле от дома, который Эдвард Монкфорд строил возле Инвернесса; водитель скрылся. На Майорке в двух милях от пляжного домика, спроектированного Эдвардом, у родителей пропал ребенок. В Брюгге женщина вроде как бросилась с железнодорожного моста в нескольких сотнях метров от его часовни. Во время монтажа электрооборудования в «Улье» в лестничном колодце был найден мертвым помощник электрика.
– Но ничто из этого даже косвенно не доказывает, что Эдвард виновен в этих смертях, – осторожно говорю я. – Каждый год происходят тысячи исчезновений и несчастных случаев со смертельным исходом. То, что какие-то из них произошли в нескольких милях от этих зданий, ничего не значит. Вы видите систему и связи там, где их нет.
– Или же связи есть, но вы их видеть отказываетесь. – Лицо Саймона мрачно.
– Саймон, единственное, что это доказывает, – это что вы очень любили Эмму. И это замечательно. Но это сказывается на ходе вашей мысли…
– Эмму забирали у меня дважды, – перебивает он. – В первый раз – когда Эдвард Монкфорд влез в наши отношения в тот самый момент, когда Эмма была наиболее уязвима. А второй – когда он ее убил. Я уверен, он это сделал, чтобы не уступать ее мне. Я хочу добиться справедливости, ради Эммы. И я не остановлюсь, пока этого не сделаю.
Вскоре он уходит; Миа пьет его вино. – Он, кажется, милый, – замечает она.
– И немного одержимый?
– Он любил ее. Не может успокоиться, пока не выяснит, что с ней произошло. Это ведь почти героизм, да?
Ох уж эти мужчины, которые любили Эмму, думаю я. При всех ее проблемах мужчины сходили от нее с ума. Будет ли кто-нибудь когда-нибудь питать такие чувства ко мне?
– Не сказать, конечно, что эта любовь очень уж ей помогла, – прибавляет Миа. – Но я все же думаю, что лучше кто-нибудь в таком духе, чем твой безумный архитектор.
– Я – и Саймон? – фыркаю я. – Вряд ли.
– Он дельный, надежный, верный. Не отказывайся, не попробовав.
Я ничего не говорю. Мои чувства в отношении Эдварда все еще слишком сложны, чтобы их можно было уложить в парочку аккуратных предложений и дать Миа на смотр. Его холодная злоба заставила меня смутно устыдиться того, что я пыталась разведать что-то о гибели Эммы за его спиной. Но если у него получится освободиться от нее, то, возможно, он сумеет увидеть мое положение яснее?
Я качаю головой – как в знак несогласия с собой, так и для того, чтобы очистить голову от этих мыслей. Мечты, мечты.
Тогда: Эмма
Ну, пока, Эм, говорит он.
Пока, Сай, отвечаю я.
Вопреки своим словам, Саймон задерживается на пороге Дома один по Фолгейт-стрит. Я очень рад, что мы поговорили, сообщает он.
Я тоже, говорю я. И это правда. Слишком многого я ему не говорила, слишком многое держала в себе. Может быть, если бы мы больше разговаривали друг с другом, когда были вместе, то и не расстались бы. Какая-то часть меня все время хотела ударить Саймона, оттолкнуть его, но я больше не чувствую этого желания. Теперь я просто благодарна за то, что есть человек, который меня не осуждает.
Если хочешь, я останусь, тихо предлагает он. Если тебе будет спокойней. Если этот ублюдок Деон или еще кто явится, я разберусь.
Я знаю, говорю я. Но правда не нужно. Этот дом – настоящая крепость. К тому же – не будем спешить, ладно?
Хорошо, говорит он. Наклоняется и целует меня, несколько официально, в щеку. Потом обнимает. Объятие мне приятно.
Когда он уходит, в доме опять тихо. Я обещала ему поесть. Я наливаю в кастрюльку воды, чтобы сварить яйцо, и провожу рукой над конфоркой.
Ничего не происходит.
Провожу еще раз. То же самое. Я заглядываю под стойку, смотрю, не сбился ли как-то сенсор движения. Нет.
Саймон сумел бы это исправить, и я практически тянусь за телефоном, чтобы ему позвонить. Но останавливаюсь. То, что я была хрупкой женщиной, нуждающейся в том, чтобы ее проблемы решали мужчины, отчасти и довело меня до такой жизни. Мне нужно твердо встать на ноги.