– Кто лучше меня знает, что значит потерять ребенка? – тихо говорит он. – Что значит прибегать к любым, самым разрушительным средствам, чтобы только унять боль? Может быть, между нами даже больше сходства, чем мы думали.
Он надолго замолкает, погруженный в свои мысли.
– После смерти Макса и Элизабет я на некоторое время просто помешался, обезумел от вины, горя и ненависти к себе, – наконец говорит он. – Я уехал в Японию, пытался бежать от себя, но ничего не вышло. А вернувшись, я узнал, что Том Эллис намеревается закончить Дом один по Фолгейт-стрит – под своим именем. Я не мог допустить, чтобы дом, который мы с Элизабет проектировали, наш семейный дом, был создан таким образом. Я порвал чертежи и начал заново. Честно сказать, мне было безразлично, что я построил. Я построил нечто стерильное и пустое, как усыпальница, потому, что так я себя тогда чувствовал. Но потом я понял, что в своем безумии создал нечто выдающееся. Дом, который требует жертвы от всякого, кто живет в нем, но тысячекратно вознаграждает его за эту жертву. Некоторых, вроде Эммы, он, разумеется, уничтожает. Но других, вроде тебя, он делает сильнее.
Он напряженно смотрит на меня. – Разве ты не видишь, Джейн? Ты доказала, что достойна его. Что ты достаточно дисциплинирована и беспощадна, чтобы быть хозяйкой Дома один по Фолгейт-стрит. Поэтому я хочу сделать тебе предложение.
Он, не отрываясь, смотрит мне в глаза. – Если ты отдашь этого ребенка на усыновление… то я отдам тебе дом. Он будет твой, делай с ним что захочешь. Но чем дольше ты будешь тянуть с решением, тем труднее тебе будет его принять. Чего ты по-настоящему хочешь, Джейн? Шанса на совершенство? Или всю жизнь пытаться совладать с… с… – Он безмолвно указывает на Тоби. – Будущее, которое было тебе предназначено, Джейн? Или вот это?
18.
☉ Отдать ребенка
☉ Не отдавать ребенка
Сейчас: Джейн
– А если я соглашусь, то у нас будет другой ребенок?
– Я даю тебе слово. – Он пользуется моим колебанием. – Это будет правильное решение не только для нас, Джейн. Для Тоби тоже. Такому ребенку лучше сразу попасть к приемным родителям, чем расти без отца.
– У него есть отец.
– Ты понимаешь, что я имею в виду. Ему нужны родители, которые примут его таким, какой он есть. А не такие, которые при каждом взгляде на него будут горевать по ребенку, который мог бы быть.
– Ты прав, – тихо говорю я. – Ему действительно это нужно.
Я думаю о Доме один по Фолгейт-стрит, о чувстве принадлежности и покоя, которое я там испытываю. А потом я смотрю на Тоби и думаю о том, что будет. Мать-одиночка, растящая ребенка-инвалида, бьющаяся с системой за нужную ему помощь. Жизнь, состоящая из кавардака, бедлама и компромиссов.
Или шанс попробовать еще раз – ради чего-то лучшего, более красивого.
Ради другой Изабель.
У Тоби на плече – немного срыгнутого молока. Я осторожно стираю его.
Вот. Как не бывало.
Я принимаю решение.
Я возьму от Эдварда все, что могу. А потом позволю всем участникам этой драмы уйти в историю. Эмме Мэтьюз и мужчинам, любившим ее, одержимым ею. Нам они теперь не важны. Но однажды, когда Тоби подрастет, я сниму с полки хранящуюся там обувную коробку и снова расскажу ему историю его сестры, Изабель Маргарет Кавендиш, его предшественницы.
Сейчас: Астрид
– Поразительно, – говорю я; не веря своим глазам, я смотрю на стены из бледного камня, на пространство, на свет. – Никогда не видела такого удивительного дома. Даже в Дании.
– Он и правда особенный, – соглашается Камилла. – Его построил очень знаменитый архитектор. Помните, в прошлом году был шум вокруг экогорода в Корнуолле?
– Там, кажется, жильцы отказались принять условия аренды, да? Их всех вроде бы оттуда погнали?
– Тут тоже с арендой непросто, – говорит Камилла. – Если вы настроены серьезно, то мне нужно будет все вам разъяснить.
Я смотрю вокруг – на уходящие ввысь стены, на лестницу, как будто парящую в воздухе, на невероятную безмятежность и покой. В таком месте, думаю я, я смогла бы вернуться к жизни, забыть развод, обиду и гнев. – Я весьма заинтересована, – говорю я.
– Хорошо. Да, кстати. – Камилла смотрит вверх, под крышу, как будто не желая встречаться со мной взглядом. – Вы все равно наверняка посмотрите этот адрес в «Гугле», поэтому не говорить смысла нет. Это дом с историей. Тут жила молодая пара. Сначала девушка упала с лестницы и погибла, а потом, три года спустя, ее молодой человек погиб на том же самом месте. Решили, что он бросился с лестницы, чтобы быть с ней.
– Ну, это, конечно, трагично, – говорю я. – Но как бывает с трагедиями, довольно романтично. Если вы опасаетесь, что это меня отпугнет, то зря. Что мне еще нужно знать?
– Только то, что домовладелец бывает немного деспотичен. Я, наверное, десяткам потенциальных жильцов этот дом показала за последние несколько недель, и он всем отказал.
– Поверьте, я знаю, как иметь дело с деспотами, – заверяю я ее. – Я с одним таким шесть лет прожила.
И вот уже вечером я перелистываю бесконечные страницы анкеты. Сколько же правил! И сколько вопросов! Хочется выпить, чтобы облегчить процесс, но я не делала этого уже почти три недели и срываться не намерена.
Составьте, пожалуйста, полный список вещей, которые вы считаете жизненно важными.
Я делаю глубокий вдох и беру ручку.
Благодарности
Много, много людей помогало мне в течение тех десяти примерно лет, что я придумывал, как рассказать эту историю. Особую благодарность я хотел бы принести продюсеру Джилл Грин, сразу проявившей энтузиазм; Лоре Палмер – за неизменно вдумчивые соображения по поводу рукописи; Тине Седерхольм – за взгляд с точки зрения поэта и доктору Эмме Фергюсон – за советы касательно медицинских материй и многое другое.
Выражаю глубокую признательность Кейт Мисиак из Penguin Random House – не только за то, что она купила эту книгу и тут же показала пятидесятистраничный отрывок своей коллеге Дениз Кронин и ее замечательной команде на Франкфуртской книжной ярмарке, но и за месяцы вдохновляющих споров, безупречное мастерство и редакторскую страсть, проявленные ею впоследствии.
Впрочем, больше всего я обязан Карадоку Кингу и его коллегам из United Agents: Милдред Юан, Милли Хоскинс, Ясмин Макдональд и Эми Митчелл, читавшим первые страницы, когда все еще было на стадии замысла. Сомневаюсь, что без их энтузиазма и веры оно бы с этой стадии сдвинулось.
Эта книга посвящается моему несгибаемому и неизменно веселому сыну Олли, одному из немногих людей в мире, родившихся с синдромом Жубера 2 типа, и памяти его старшего брата Николаса, его предшественника.