– Теперь вы и этому не верите?
– Этому мы и тогда не поверили. Это ее адвокат придумал, чтобы ее оправдали. «Я боялась, я не отвечаю за свои слова». Сработало, кстати. К тому же Королевская служба уголовного преследования вовсе не горела желанием рассказывать на открытом слушании о том, как Эмма оставила нас в дураках. Ей вынесли предупреждение за трату нашего времени, но это же так, легкий выговор.
– Но вы все равно задержали Саймона Уэйкфилда после ее гибели.
– Да. Но это чтобы подстраховаться. Внезапно возникла вероятность того, что мы ошибались. Женщина заявляет об изнасиловании, потом признается, что соврала, но утверждает, что ее кавалер – какой-то Джекил и Хайд, который жестоко с ней обращается. Вскоре после этого ее находят мертвой. Если выяснится, что это он ее убил, то нам крышка. Если окажется, что она покончила с собой, то все равно получится, что полиция как-то не очень хорошо с ней обошлась, так? Как бы то ни было, имело смысл кого-нибудь арестовать.
– То есть вы просто соблюдали формальности?
– Так, не поймите меня неправильно. Начальству, может, и было все равно, кого арестовывать, но моя команда работала как следует, когда мы его допрашивали. Ничто не говорило о том, что Уэйкфилд имел какое бы то ни было отношение к гибели Эммы. Единственной его ошибкой было с ней связаться. Но я, в общем, не могу его винить. Как я уже говорил, она очаровывала мужчин постарше и помудрее него. – Он хмурится. – Но вот что было необычно. Большинство людей, которых полиция ловит на вранье, довольно быстро раскалываются. А Эмма ответила очередной ложью. Может, ей адвокат присоветовал, но все равно реакция нетипичная.
– А по-вашему, как она погибла?
– Версии две. Первая – суицид. Из-за депрессии? – Он качает головой. – Вряд ли. Скорее, ее ложь ей же боком вышла.
– А вторая?
– Самая очевидная.
Я хмурюсь. – Какая это?
– Вы, кажется, не рассматривали вероятность того, что ее мог убить Деон Нельсон.
Это правда – я слишком сосредоточилась на Эдварде и Саймоне, и вероятность того, что это мог быть кто-то другой, не приходила мне в голову.
– Нельсон был – да и остается, наверное, – поганым типом, – продолжает он. – Его впервые обвинили в рукоприкладстве, когда ему было двенадцать лет. Когда Эмма едва не посадила его по выдуманному поводу, он мог захотеть отомстить. – Он на миг умолкает. – Эмма, кстати, так и говорила. Она сказала нам, что Нельсон ей угрожает.
– Вы что-нибудь предприняли?
– Мы приняли к сведению.
– А это не одно и то же?
– Ей вынесли предупреждение насчет траты времени полиции. Думаете, после этого мы стали бы носиться с каждым ее обвинением? И так уже сложилось впечатление, что мы слишком поспешно предъявили Нельсону обвинение в изнасиловании. Его адвокат заявила о дискриминации по расовому признаку, поэтому мы бы ни за что к нему не сунулись без надежных улик.
Я думаю. – Расскажите о записи в телефоне Эммы. Как так получилось, что вы решили, что это изнасилование, хотя его там и близко не было?
– Потому что это было жестоко, – без выражения говорит он. – Может, я старомоден. Я не знаю, как такое может нравиться. Впрочем, если я за двадцать пять лет полицейской службы что-то узнал, так это то, что чужую сексуальную жизнь понять нельзя. Сегодня молодежь смотрит это грязное, жестокое порно в Интернете и думает, что было бы забавно снять то же самое на свой телефон. Мужчины обращаются с женщинами, как с вещами, женщины готовы им подыгрывать. Почему? Просто ума не приложу. Но в случае Эммы Мэтьюз так и было. Причем с лучшим другом ее кавалера.
– Кто это был?
– Человек по имени Сол Аксой, работал в одной компании с Эммой. Адвокат Нельсона наняла частного детектива, чтобы тот проследил за ним и заставил его дать показания. Отличная сыскная работа была, надо сказать. Аксой, конечно, законов не нарушал, но все же. Положеньице.
– Но если ее убил Нельсон, – говорю я, прокручивая в голове гипотезу Кларка, – то как он проник в дом?
– Этого не знаю. – Кларк ставит пустой стакан. – У меня через десять минут автобус. Мне пора.
– Система безопасности в доме на Фолгейт-стрит – настоящее произведение искусства. В том числе поэтому Эмме там и нравилось.
– Произведение искусства? – фыркает Кларк. – Может, лет десять назад. Сегодня ничего из того, что связано с Интернетом, по-настоящему безопасным не считается. Слишком легко взломать.
Вдруг у меня в голове звучит голос Эдварда. Когда ее нашли, был включен душ. Она, наверное, сбегала по лестнице, а ноги мокрые были.
– А почему был включен душ? – спрашиваю я.
Кларк в замешательстве.
– Простите?
– Душ управляется чипом в браслете. – Я показываю инспектору свой. – Он тебя опознает, когда входишь, и включает воду по твоим установкам. А когда выходишь, выключается.
Он пожимает плечами.
– И что с того?
– Кто-то поменял настройки. Или браслет почему-то остался в душе. – Я смотрю на него. – А другие данные из дома? Записи с домофона и так далее? Вы их смотрели?
Он качает головой. – Когда ее нашли, с момента смерти прошло сорок восемь часов и жесткий диск очистился. Многие охранные системы так работают, экономят память. Жаль, конечно, но ничего не поделаешь.
– С домом что-то случилось. Все это как-то связано.
– Возможно. Эту тайну мы уже, наверное, не раскроем. – Инспектор встает и берет пакет. Я тоже встаю. Хочу протянуть ему руку, но он вдруг подается вперед и целует меня в щеку. – Приятно было познакомиться, Джейн. Удачи. Если честно, я сомневаюсь, что вы найдете что-то, чего не нашли мы, но если найдете, то дадите знать? То, что случилось с Эммой, до сих пор не дает мне покоя. А таких дел немного.
Тогда: Эмма
Было время, когда Дом один по Фолгейт-стрит казался мне тихой, безмятежной гаванью. Больше не кажется. Теперь он давящий, враждебный. Дом будто зол на меня.
Но, разумеется, я просто накладываю на эти пустые стены свои собственные чувства. На меня злятся люди, не дом.
Это наводит меня на мысль об Эдварде, и я паникую по поводу письма, которое ему дала. О чем я только думала? Я посылаю ему смс. Пожалуйста, не читай. Просто выкинь. Большинству этого бы хватило, чтобы уж наверняка прочесть, но Эдвард не такой, как большинство.
Правда, проблемы это не решает, и рано или поздно мне придется рассказать ему о Саймоне, Соле, Нельсоне и полиции. А это будет невозможно сделать, не сознавшись в том, что я ему врала. От одной мысли об этом мне хочется плакать.
Я слышу голос матери, слова, которые она всегда говорила, когда я ребенком попадалась на лжи.
Любишь врать – умей не плакать.