* * *
Памяти Ганса и Софии Шолль, брата и сестры, казненных в 1943 году за борьбу с нацистским режимом; журналиста Карла фон Осецкого, ставшего лауреатом Нобелевской премии мира 1935 года, будучи узником концлагеря Эстервеген-Папенбург; начальника районной берлинской полиции Вильгельма Крюцфельда, не позволившего разрушить синагогу во время еврейских погромов «Хрустальной ночи», устроенных штурмовыми отрядами нацистов, – эти четверо сказали злу «нет».
[Берлин] полон слухов. Люди шепчутся о незаконных арестах, о пытках пленных в казармах СА. Но ропот подавляется гневным гласом правительства, опровергающим слухи тысячей ртов.
Кристофер Ишервуд. Берлинские рассказы
I. Киллер
13 июля 1936 года, понедельник
Глава 1
Едва переступив порог темной квартиры, Пол понял, что ему крышка.
Он вытер вспотевшую ладонь и огляделся. Абсолютную, как в морге, тишину нарушал только слабый (ночь все-таки) шум транспорта с Адской кухни
[1] да ропот засаленной шторы, когда вентилятор «Манки уорд», поворачиваясь, гнал горячий воздух в окно.
Все было не так. Не так, неправильно.
Здесь должен был быть Малоун – отсыпаться после бодуна. Где же он? Где бутылки от бурбона, где хотя бы запах этого кукурузного виски, единственного пойла обалдуя? Похоже, Малоуна давно нет. На столе номер нью-йоркской «Сан» двухдневной давности. Рядом с газетой холодная пепельница и стакан с синеватым кольцом засохшего молока внутри.
Пол включил свет.
Дверь черного хода, конечно, имелась, как он подметил вчера, осматривая квартиру с лестничной площадки. Имелась, но наглухо забитая. А окно, выходящее на пожарную лестницу? Заблокировано мелкой проволочной сеткой, которую из переулка не видно. Другое окно открыто, но от него до булыжной мостовой футов сорок свободного полета.
Тупик…
«Где же Малоун?» – гадал Пол Шуман.
Малоун в бегах. Малоун потягивает пиво в Джерси. Малоун – статуя на бетонном постаменте под причалом в Ред-Хуке.
Какая разница?
Пол сообразил, что при любом раскладе старый алкаш – наживка, а весть о том, что он сегодня здесь появится, – чистая липа.
Снаружи донеслись шаги и звон металла.
Все не так, все неправильно.
Пол Шуман положил пистолет на единственный в комнате столик, вытащил носовой платок и отер лицо. Волна палящей жары со Среднего Запада захлестнула Нью-Йорк. Но если у тебя в поясной кобуре «Кольт М1911», без пиджака не выйдешь. Следовательно, Пол обрек себя на костюм – на серый льняной однобортный пиджак с одной пуговицей. Белая хлопковая рубашка с воротником промокла насквозь.
Шарканье на лестничной площадке, где его караулят, раздалось снова. Послышался шепот и железное лязганье.
Может, выглянуть из окна? Нет, вдруг выстрелят в лицо. Полу хотелось, чтобы в последний путь его провожали в открытом гробу, но не знал ритуальщика, который сумеет замаскировать жуткие следы от пуль или мелкой дроби.
Кто же за ним охотится?
Однозначно не Лучано, заказавший ему Малоуна. И не Мейер Лански. Оба парни опасные, но не змеи. Их заказы Пол всегда выполнял на совесть, не оставлял ни малейшей улики, связывающей их с объектами. К тому же, пожелай они, чтобы Пол исчез, вся эта канитель не понадобилась бы. Он бы просто исчез.
Так кто до него добрался? Если это О’Бэнион или Ротштейн из Уильямсбурга, или Валенти из Бей-Риджа, его уничтожат через пару минут.
Если же это франт Том Дьюи, удовольствие растянется – сколько времени нужно, чтобы обвинить человека и усадить на электрический стул в Синг-Синге? Голосов, долетавших из холла, стало больше, снова звякнул металл.
«С другой стороны, пока все гладко», – подбодрил себя Пол, он ведь еще жив.
Жив, но умирает от жажды.
Пол шагнул к кельвинатору
[2]. Внутри оказалось три бутылки молока (содержимое двух скисло), сыр «Крафт», упаковка сушеных персиков «Сансвит» и несколько бутылок колы «Роял краун». Для них нашлась открывашка.
Где-то работало радио. Передавали песню «Stormy Weather»
[3].
Он сел за столик и глянул на себя в пыльное зеркало над раковиной со сколами эмали. В голубых глазах читалась тревога, но меньшая, чем можно было предположить в такой ситуации. Парень он крупный, ростом за шесть футов и весом более двухсот фунтов. От матери ему достались каштановые волосы, а бледный цвет лица – от немецких предков с отцовской стороны. Кожа щербатая, но не от оспы, а от кулаков, которыми его били в юности, и боксерских перчаток «Эверласт», которыми били в последнее время. И еще от асфальта и настила ринга.
Обдумывая свое положение, Пол глотнул шипучку. «Роял краун» была ядренее кока-колы, и ему это нравилось.
Вряд ли здесь замешаны О’Бэнион, Ротштейн или Валенти: им плевать на Малоуна, безумного клепальщика с судостроительной верфи, который стал бандитом и зверски убил жену патрульного. Малоун пригрозил, что продолжит в том же духе, если копы будут ему досаждать. Его действия потрясли тузов от Бронкса до Джерси. Реши любой из них избавиться от Пола, почему бы не дождаться, когда он уберет Малоуна?
Получается, это Дьюи.
Мысль о том, чтобы торчать в тюрьме до самой казни, подействовала угнетающе. Однако, если честно, Пол не слишком переживал, что его могут накрыть. Так, мальчишкой он не думая лез в драку с двумя-тремя парнями крепче его, позднее цеплялся к самой безголовой шпане, и ему не раз ломали нос. Нынешняя работа убедила Пола: в один прекрасный день очередной Дьюи или О’Бэнион его уберут.
Вспомнилась любимая поговорка отца: «Солнце садится и в хороший день, и в плохой». Толстяк-отец щелкал цветными помочами и добавлял: «Не кисни, завтра снова скачки!»
Внезапная телефонная трель заставила Пола вздрогнуть. Он долго смотрел на черный бакелитовый аппарат и после седьмого или восьмого звонка снял трубку:
– Алло!
– Пол, ты знаешь, кто это, – бодро заявил молодой голос, звучавший четко, в отличие от местных любителей глотать звуки. – Я в соседней квартире. Тут нас шестеро, еще полдюжины на улице.
Дюжина? Пол ощутил странное спокойствие. С дюжиной ему точно не справиться. Так или иначе его достанут. Он снова отпил «Роял крауна». Жажда замучила. От вентилятора толку мало: гоняет жаркий воздух из одного угла в другой, и все.