Тибет и Далай-лама. Мертвый город Хара-Хото - читать онлайн книгу. Автор: Петр Козлов cтр.№ 140

Этот акт поставил точку в недолгом споре Стеклова с Шокальским и Козловым и несколько притушил разногласия между РАН и РГО. В начале марта П. К. сообщил жене из Москвы: «Сегодня на ходу в Акцентре я встретился со Стекловым и поздоровался как ни в чем не бывало. Стеклов был так мил, так искренне любезен со мною, как никогда!»

На том же заседании СНК также дает поручение НКИД: «рассмотреть совместно с П. К. Козловым вопрос о подарках Далай-ламе и его свите», для чего начальнику экспедиции отпускают из казны дополнительно 4 тысячи золотых рублей.

Снаряжение экспедиции заняло чуть более трех месяцев. 1 июня 1923 г. Козлов выступает на Совете РГО с большим докладом, в котором уточняет маршрут, цели и задачи экспедиции, штат сотрудников. Маршрут намечался следующий: Урга, Хара-Хото, Гань-чжоу, Наньшань, Цайдам, затем подъем на Тибетское плато и движение в глубь горной страны к реке Мур-усу и оттуда к Лхасе. Предполагалось, что отряд будет состоять из 21 человека – начальник (П. К. Козлов), три старших помощника (ботаник Н. В. Павлов, географ С. А. Глаголев и геолог по рекомендации В. А. Обручева), четыре младших (орнитолог Е. В. Козлова – жена П. К., врач-энтомолог Е. П. Горбунова – сестра Н. П. Горбунова, ботаник-коллектор А. Д. Симуков и геолог Б. М. Овчинников), три препаратора (П. С. Савельев, В. А. Гусев, В. М. Канаев), шесть человек конвойных (П. М. Саранцев, К. К. Даниленко, Н. Н. Барсов, В. М. Худяков, Н. Ю. Касимов, С. А. Кондратьев), переводчик (Б. Мухрайн), два заведующих караваном (А. Мадаев и А. У. Бохин), кинооператор (М. В. Налетный) ^[360].

Многих из присутствующих смутило то, что костяк отряда состоит совсем из молодых людей, не имеющих ни достаточной научной квалификации, ни экспедиционного опыта. Такой подбор спутников объяснялся тем, что на свою экспедицию Козлов по-прежнему смотрел глазами Н. М. Пржевальского как на научную рекогносцировку, для которой ему требовались прежде всего послушные исполнители его замыслов. Однако «эпический» период исследования Центральной Азии, говоря словами Пржевальского, подошел к концу. Более актуальными для региона становились исследования отраслевого, узкоспециального характера; отсутствие же в экспедиции Козлова высококвалифицированных специалистов делало ее особенно уязвимой в глазах академического сообщества.

Донос

Первые проблемы у экспедиции совершенно неожиданно возникли в июне 1923 г. – буквально в самый канун ее выступления, когда НКИД без каких-либо объяснений не выдал загранпаспорта юным Б. М. Овчинникову и Н. Н. Барсову. «Трудно описать тяжелое состояние чуть не плачущего, нравственно убитого Барсова, – записывает в дневнике Козлов. – Лично мне его очень жаль. По-моему, из Барсова вышел бы хороший спутник, несомненно принесший бы экспедиции значительную пользу». И Н. Н. Барсов, и Б. М. Овчинников, впрочем, пытались апеллировать к руководству НКИД, все еще надеясь, что оно переменит свое решение, но безрезультатно. Правда, Б. М. Овчинникову во время одной из встреч с политреферентом НКИД Л. Е. Берлиным в конце концов – на исходе августа! – удалось выяснить, что в экспедицию «вклеили» кого-то по распоряжению свыше, очевидно, на место выбывших, о чем он тут же сообщил Козлову, находившемуся в это время в пути.

В таком же двусмысленном, «подвешенном» состоянии вскоре после возвращения в Петроград оказались и другие участники экспедиции, у которых неожиданно отобрали загранпаспорта, якобы «для проверки». Произошло это за несколько дней до отъезда экспедиции, намеченного на 29 июня. В отчаянии и ярости от подобного произвола Козлов обращается к Н. П. Горбунову, выступающему в роли правительственного куратора экспедиции, требуя от него разъяснений. Но Кремль каких-либо разъяснений давать не торопился.

«Еще более тяжело и томительно потекло начало июля, – читаем мы в дневнике путешественника. – Моя поездка в Москву, бесконечные переговоры по телефону с Кремлем (Н. П. Г[орбуновым]) и потом из Петрограда с Москвой. Телеграммы в ГПУ и, наконец, после обстоятельных переговоров с Николаем Петровичем, телеграмма следующая: «Москва. Совнарком. Каменеву. Экспедиция сильно томится, бездействует, несет большие непроизводительные расходы, умоляет разрешить спешно выдать паспорта. Время уходит. Козлов».

Причиной столь внезапной задержки экспедиции стало решение Центра прикомандировать к отряду политкомиссара – идеологического контролера за деятельностью Козлова. П. К., как человеку военной закалки, приходится, конечно же, подчиниться, хотя он и не скрывает досады: «Кого-то мне подсунут помимо моего желания! Говорят, бурята. Вероятно, коммуниста. И что же он будет делать в Центральной Азии?». Ситуация уже вскоре окончательно прояснилась – 21 июля Козлов получил от Н. П. Горбунова телеграмму: «Выезд экспедиции разрешается. Правительственным комиссаром назначается Убугунов Даниил, который поедет в составе экспедиции вместе с двумя-тремя сотрудниками».

Что же произошло в Москве в 20-х числах июня 1923 г.? Что побудило советских руководителей блокировать козловскую экспедицию и в экстренном порядке ввести в нее нескольких посторонних сотрудников? Ответ на этот вопрос дают документы из Архива президента РФ. 22 или 23 июня 1923 г. председатель ГПУ Ф. Э. Дзержинский получил письмо от некоего А. Мартынова, по сути донос на Козлова. Автор письма – предположительно А. С. Мартынов-Пиккер, один из ведущих сотрудников Института Маркса – Энгельса, протеже М. Н. Покровского, ссылаясь на разговор со своим секретарем, служащим в издательстве «Красная Новь» Е. Н. Щарбе, обращал внимание Ф. Э. Дзержинского на тот факт, что экспедиция Козлова организована «крайне неосторожно», что может иметь «очень вредные последствия» для Советской России.

Ее начальник – «бывший полковник или подполковник царской службы, настроен весьма по-белогвардейски. Он или члены экспедиции, точно не помню, высказывались, что через 3 года, когда срок экспедиции закончится, в России не будет ни народных комиссаров, ни Сов [етской] власти, и что они сюда не вернутся». Крайне обеспокоенный тем, что члены экспедиции могут использовать отпущенные им крупные денежные средства не по назначению – «не столько для того, чтобы производить научные изыскания, сколько для ведения контрреволюционной агитации против России, не без содействия, может быть, англичан», – А. Мартынов заключал свое письмо вопросом: «Не благоразумней ли было бы отказаться от этого дела или организовать его на совершенно новых началах?».

Реакция Ф. Э. Дзержинского была мгновенной – он тут же поставил в известность о «сигнале» А. Мартынова главу НКИД Г. В. Чичерина, и тот в свою очередь распорядился отобрать загранпаспорта у готовой к отправлению экспедиции. В то же время, 25 июня, Ф. Э. Дзержинский направил письмо в Политбюро ЦК с предложением об образовании особой комиссии «по рассмотрению вопроса о целесообразности посылки в настоящий момент экспедиции в Монголию и Тибет». В нем, в частности, высказывалось опасение, что поездка Козлова в районы, находящиеся «под господствующим влиянием Англии», где НКИД «ведется в течение нескольких лет вполне определенная дипломатическая работа», могла бы послужить поводом для новой провокации английского правительства и в то же время привести к срыву «работы НКИД».