За «Гранд-отелем» возвышается похожая на купол собора крыша футбольного стадиона и спортивного комплекса. А напротив спорткомплекса, словно чудовищный кожный нарост, – блочный многоквартирный дом с провисшими бельевыми веревками, к которому тоже прилепились базарные ларьки. Стрелки выхода со стадиона ведут на рынок – поле боя, усеянное горами мусора и перевернутыми и разбитыми скамейками. Я стоял там вместе с небольшой группой югославских журналистов и подразделением федеральной милиции. На милиционерах, набираемых преимущественно в Сербии, была сине-серая униформа и синие шлемы с металлопластиковыми забралами. Все были с автоматами. Неподалеку стояла бронемашина с работающим мотором, посреди улицы стратегически важное место занимал автомобиль с водометом. Футбольный матч только что завершился. Мы все ждали, когда со стадиона повалят толпы молодых албанцев.
На самом деле мы ждали очередного бунта, которые уже не один год происходили в Приштине. Если бы мир в 1980-х гг. уделял больше внимания этим бессмысленным бунтам, он был бы меньше удивлен той жестокостью, с которой сербы, доведенные до отчаяния неразрешимой дилеммой отношений с албанцами, обрушились позже на беспомощных хорватов и боснийских мусульман.
В конце XVIII столетия Эдвард Гиббон, глядя из Англии, охарактеризовал Албанию как «страну в поле зрения Италии, которая известна меньше, чем американская глубинка». Даже допуская, что в то время американская глубинка оставалась практически неисследованной, замечание Гиббона об Албании остается справедливым и для 1990-х гг.
Устроившиеся в своей горной крепости на Адриатике, как черные орлы, в честь которых их страна названа Шкиперией – «страной орлов», албанцы и в последнее десятилетие XX в. практически оставались загадкой. Подвергшееся тирании сталинского режима, 3,4-миллионное население Албании было готово бросить вызов всему миру.
Албанцы – потомки древних иллирийских племен, которые, по некоторым сведениям, появились на Балканском полуострове даже раньше древних греков и на тысячу лет раньше славян. Албанский язык, шкип, тоже по происхождению близок к тому языку, на котором говорили иллирийцы, и не похож ни на один известный язык. Жестокость и ксенофобия сталинистского режима, проводившегося лидером партизанского движения периода Второй мировой войны Энвером Ходжой, направленные против всего мира и против Югославии в особенности, имеют под собой некоторые исторические основания.
Сербы предпочитают об этом не говорить, но национальное развитие албанцев тоже было приостановлено турками. Единственным ярким пятном в их долгой, темной ночи неволи является личность Георгия Кастриоти (Скандербега), албанского офицера османской армии, который дезертировал, чтобы возглавить антиосманское восстание на родной земле, закончившееся успехом – созданием княжества Кастриоти. После его смерти в 1468 г. начался новый раунд османского владычества, но его пример вдохновил албанцев на множество смелых (хотя и безнадежных) актов сопротивления турецкому султанату, а также стал сюжетом поэмы Генри Лонгфелло и оперы Антонио Вивальди.
Во время Первой Балканской войны 1912 г. турецкое господство в Албании стало рушиться, но албанцы снова оказались один на один с более сильным врагом. Сербы, греки, болгары вторгались в Албанию под предлогом ее освобождения от турок, но на самом деле имея в виду поделить ее на сферы влияния. Встреча великих европейских держав 1913 г. привела к созданию независимого государства Албании, за вычетом мусульманской провинции Косово, которую захватили сербы.
Через год, в 1914 г., сербские войска снова вторглись на территорию Албании. Когда в страну затем пришли преследующие сербов австро-венгерские войска, албанцы их встретили с радостью. «В своей крайней беспомощности роскошь выбирать себе защитника им была недоступна. Они [албанцы] обратились бы за помощью к самому дьяволу», – пишет албанский автор Антон Логоречи в книге The Albanians: Europe’s Forgotten Survivors.
Поражение и распад Австро-Венгерской империи везде на Балканах были встречены с радостью, но для албанцев это означало, что они утратили своего единственного друга и опять остались один на один с алчными соседями.
Вторая мировая война для Албании ничего не изменила. В апреле 1939 г. в Албанию вторглась фашистская Италия, что, по словам Логоречи, «едва ли вызвало хоть морщинку на водах умиротворения». Когда войска Муссолини в октябре 1940 г. вторглись в Грецию, греческий премьер-министр Иоаннис Метаксас заявил, что его войска будут бороться не только за возвращение греческих территорий, но и отвоюют Албанию. Албанцам, таким образом, пришлось сражаться не только с оккупантами-итальянцами, но и с греками-освободителями.
Летом 1943 г. режим Муссолини рухнул. На смену итальянским войскам в Албании пришли войска нацистской Германии. Сопротивление возглавил тридцатипятилетний Энвер Ходжа, который получил образование во Франции и там же стал сторонником коммунистических идей. Он нанес поражение не только нацистам, но и всем албанским силам Сопротивления, не разделявшим его коммунистических взглядов.
Вторая мировая война для албанцев закончилась потерей 7,3 % населения убитыми и искалеченными, а остальные оказались на грани голода. Все мосты и заводы были разрушены. Ходжа чаще применял оружие, поставляемое западными союзниками, против своих соотечественников-партизан, которые не были коммунистами, чем против нацистов. Но Запад слишком мало интересовался Албанией, чтобы обращать внимание на то, как используется его оружие. На встрече в Москве Иосифа Сталина и Уинстона Черчилля в октябре 1944 г., когда два лидера делили Балканы страна за страной, Албания не упоминалась. В феврале 1945 г. на Ялтинской конференции вопрос об Албании также не стоял на повестке дня.
Тем временем Тито передал соседнюю провинцию Косово под юрисдикцию входящей в состав Югославии Народной Республики Сербия. Сербские партизаны уничтожили большое количество косовских этнических албанцев, которых обвиняли в коллаборационизме с итальянскими войсками Муссолини. Эта бойня лишила последних иллюзий даже албанских коммунистов, которые до той поры сотрудничали с Тито. Волнения среди миллиона албанских мусульман продолжались несколько десятилетий. Тито ответил «стеклом и бетоном» для новой Приштины, в которой даже построили университет. В марте 1981 г., вскоре после окончания строительства города, взбунтовались студенты нового университета, обучение которых оплачивалось коммунистическим югославским правительством. Тогда массовые беспорядки стали уже обычным явлением. Через шесть лет к власти в Сербии пришел Милошевич и пообещал со всем этим покончить. Но когда он попытался лишить Косово статуса автономии, беспорядки только усилились.
В этот период в самой Албании часы только начали тикать. В конце 1990 г. я побывал в портовом городе Дуррес (древнеримский Диррахий) в составе плотно охраняемой группы туристов. Мне удалось на несколько часов улизнуть. Я увидел римский амфитеатр II в., окруженный горами мусора, стена которого использовалась в качестве общественного туалета. Кругом царило запустение. В изобилии попадались только лавки портных и сапожников. В Албании существовала лишь примитивная экономика услуг. Импорта почти не было, ни одна фабрика не занималась массовым выпуском одежды или обуви. Одноглазый молодой цыган, полуголый, с бритой головой, попросил у меня жвачку. Даже в самых бедных странах третьего мира дети торговали жевательной резинкой. Здесь торговать было нечем. Я увидел группу людей, собравшихся у киоска поглядеть на выставку лезвий для безопасной бритвы, которыми пользовался мой отец в 1950-х гг., когда я еще был мальчишкой. Надежду и удивление можно было прочитать на их лицах.