– Ты спишь, Нина?
Но я молчала… Маленький злой бесенок, засевший во мне, не давал мне покоя. Я злилась на всех, на класс, на ни в чем не повинную девушку, на себя, на Люду.
Долгий сон не успокоил меня.
– Ага, струсила! – услышала я первое слово разбудившей меня насмешливым смехом Мани Ивановой.
– Принцесса Горийская испугалась дортуарной девушки! – вторила ей Крошка.
Защищаться я не пожелала и только метнула в сторону Люды злыми глазами. Она ответила мне затуманенным, полным слез взглядом, который окончательно вывел меня из себя.
– Ах, не хнычь, пожалуйста! Напортит, а потом ревет! – крикнула я и вышла из дортуара.
Она еще раз попыталась подойти ко мне в коридоре, но и тут я вновь оттолкнула бедняжку.
Грустно опустив кудрявую головку, поплелась она в спальню, а я еще долго дулась, стоя у окна в коридоре. Даже Ирочка, подошедшая ко мне, не смогла успокоить меня.
Каково же было мое изумление и негодование, когда я увидела мою Люду между моими злейшими врагами Маней Ивановой и Крошкой!.. Я сразу поняла, что они воспользовались нашею ссорою. Я была возмущена до глубины души и против Ивановой, и против Марковой, и против Влассовской.
Месть Крошки удалась на славу! Отняв от меня моего друга, она лишала меня последней радости в холодных, негостеприимных институтских стенах.
Глава VIII
Из-за вороны друзья на всю жизнь
Потянулись ужасные дни… Назло Люде я подружилась с Бельской. Наши шалости превосходили все прежние. Бельская была хитра на выдумки и изворотлива, как кошка. Мы бегали, беснуясь, по всему институту, кричали до хрипоты в часы рекреации, не боясь начальства, гуляли на половине старших. Растрепанные, хохочущие, крикливые, мы обращали на себя всеобщее внимание… Классные дамы удивлялись резкой перемене в моем характере, но не бранили меня.
– Что с вами, Нина? – удивлялась Ирочка. – Я не узнаю вас больше!
– Я веселюсь, фея Ирэн, – смеялась я, – разве бедным маленьким седьмушкам запрещено веселиться?
Если б она знала, как я была далека от истины! На глазах класса, в присутствии ненавистной Крошки, ее оруженосца Мани и еще недавно мне милой Люды, я была настоящим сорвиголовою. Зато когда дортуар погружался в сон, я перебирала в мыслях всю мою коротенькую жизнь и, зарываясь в подушки головою, плакала.
– Папа! – часто шептала я среди ночного безмолвия. – Увези меня отсюда! Я теперь одна, еще больше одна, чем была раньше. Была Люда – нет Люды.
А Люда спала сном праведницы тут же рядом со мною, но только чужая для меня и близкая Ивановой и Крошке. Наутро я вставала с новым запасом шалостей в голове и с гордостью проходила мимо ненавистной «тройки», дружески обняв Бельскую.
Первый снег в этом году выпал в начале ноября… В один на редкость выпавший морозный денек во время прогулки мы были привлечены жалобным карканьем большой черной вороны. Птица была противная, злющая, но ей перебили крыло и лапку, и этого было достаточно, чтобы разжалобить сердца сердобольных девочек.
– Джаваха! – крикнула Бельская. – Давай поймаем ворону, накормим и вылечим ее.
Сказано – сделано. Я храбро полезла в рыхлый снег и протянула руку за вороной. Но глупая птица, прихрамывая, заковыляла от нас по всей аллее, точно мы были ее злейшие враги.
– Держи, Белка, забеги слева, – отдавала я краткие приказания моему адъютанту, как Крошка прозвала в насмешку мою новую подругу.
– Берегись, Нина, синявка идет.
– Э, пустое! – лихо крикнула я. К общему удовольствию собравшихся вокруг нас зрительниц, ворона была поймана и закутана в казенную шаль. С величайшими предосторожностями мы понесли ее в класс.
– Кого хороните? – насмешливо крикнули нам наши всегдашние враги шестушки при виде оригинального шествия.
– Закрой ее, закрой, – шептала Бельская, – а то они насплетничают инспектрисе…
До класса нашу новую protege мы донесли благополучно, усадили или, вернее, втиснули ее в корзину и, увязав веревками поверх оберточной бумаги, поставили в угол за географическую карту. Следующий класс был батюшки. Уже в начале урока по партам путешествовала записочка с вопросом: как назвать ворону? Внизу уже стояла целая шеренга имен, вроде: Душки, Cadeau, Orpheline, Смолянки и Amie, когда, осененная внезапной мыслью, я подмахнула под вышенаписанными именами «Крошка» и, торжествуя, перебросила записку Краснушке.
Едва последняя успела развернуть бумажку, как из угла послышалось отчаянное и продолжительное карканье… M-lle Арно бросилась в угол, но не успела заглянуть туда, как ворона внезапно вылетела из-за карты и стала носиться с отчаянным карканьем по всему классу. Арно гонялась за вороной, мы за Арно, невероятно шумя и толкаясь, а батюшка, потеряв нить рассказа о трогательных страданиях благочестивого Иова, смотрел с печальной улыбкой на всю эту суматоху.
Неожиданный звонок дал новое направление событию. Пугач, грозно потрясая седыми буклями, бросилась к инспектрисе – докладывать о преступлении. Лишь только смущенный не меньше нас батюшка вышел из класса, поднялись спор, шум, крики…
Решили следующее:
1) Меня не выдавать ни под каким видом.
2) Ворону, унесенную классной девушкой Феней, продолжать кормить и воспитывать в саду.
3) Просить прощения у батюшки за нарушение порядка в его классе.
Едва девочки успели обсудить и одобрить предложенные Бельской пункты, как в класс вошла инспектриса. Очень высокая, очень сердитая, она не умела ни прощать, ни миловать. Это была как бы старшая сестра нашего Пугача, но еще более строптивая и желчная.
На ее строгий вопрос – кто принес птицу – мы отвечали дружным молчанием. Новый вопрос – новое молчание. Пугач стояла тут же и злорадно шипела:
– Очень хорошо… прекрасно… бесподобно…
Ничего не добившись, инспектриса ушла, бросив нам на прощание зловещее и многозначительное: «Eh bien, nous verrons» («Ну, что ж, посмотрим»). Хмурые, понуренные, пошли мы завтракать в столовую.
– Что-то будет? Что-то будет? – в тоске шептали более робкие из нас.
– Крошка насплетничает, вот что будет! – сердито крикнула я и вдруг в столовую вошла Люда… но не прежняя тихонькая, робкая Люда, а красная, как пион, с разгоревшимися глазами и гордо-вызывающе поднятой головой. Но что показалось мне удивительнее всего – Люда была без передника. Она не прошла на свое место за столом, а встала на середине столовой, как наказанная.
– Что с Влассовской? Чем она провинилась? – заволновались институтки.