По ступеням «Божьего трона» - читать онлайн книгу. Автор: Григорий Грум-Гржимайло cтр.№ 35

Ночь. На востоке чуть брезжит. Урумчи – еще спит, но предместье проснулось. На широком дворе китайского тани ^[33] блуждают огни. Оттуда слышатся уже голоса, доносится скрип журавля ^[34], призывное ржание коней. Для привычного уха в этом шуме все ясно: так сбирается караван. И действительно, немного спустя фургоны точно срываются с места и с шумом и грохотом выкатываются на улицу.

Громко стучат о твердую землю колеса, содрогается весь корпус китайских телег и стоном несется на улицу. Тишина ночи нарушена: чувствуется, что начинается день…

И стоит только двинуться в путь одному каравану – это точно сигнал, подымающий всех – десяток ворот выпускают такие же караваны телег или громоздко завьюченных лошадей… Все это грохочет и звенит бубенцами, а резкие удары длинных бичей и неумолкаемые китайские «цо, цо!.. цо, цо, ух!..» и тюркские «тыр… тыр…» придают какой-то своеобразный оттенок этому ночному движению среди темных силуэтов домов и навесов…

Но вот уж кое-где задымились и отдушины топок, сразу разнесшие по всему пригороду едкий дым каменного угля и сжигаемого полусырым назема [навоза]и всяких отбросов; впоследствии к дыму присоединился и чад – неминуемый спутник всякой китайской стряпни, и улица мало-помалу стала приобретать ту отвратительную атмосферу, которая так характеризует каждое местечко в Китае.

Очевидно, что многочисленные харчевни уже начали свою раннюю деятельность: там варят лапшу и изготовляют «мянь-тоу», необходимые элементы утреннего завтрака простого народа, который обыкновенно чуть свет высыпает на улицу.

Рассвело… Потягиваясь, выползли из своих нор сидельцы и мелкие торгаши, открыли лари и заняли свои обычные места у разложенных рядом кучек товара. Кашгарец-мясник (касаб) повесил на крюк тушу только что зарезанного барана и горкой на особом столике уложил легкие, сердце, печенку и внутренний жир. Пробежал мальчуган с корзиной на голове и, крича во все горло: «Иссык! Иссык!..» ^[35], скрылся в переулок, ведущий на главный рынок – «Киндык». В белых матовых рубашках (куйпэк) и куцых «джаймэках» ^[36] прошла толпа турфанлыков, гоня перед собой партию ишаков с корзинками, нагруженными каменным углем. На сытой лошадке, гремя навешанными на нее бубенцами, проехал не спеша куда-то дунганин. Прошли еще какие-то личности… И народ, все прибывая, наполнил улицы пригорода… Наконец, три пушечных выстрела извещают его, что городские ворота открыты и что официальный день начался.

В первые часы дня обыкновенно всего люднее конный базар. Какого народа здесь только нет! Площадь небольшая, примыкающая к лесным рядам, всегда чуть не наполовину занятая возами с соломой и сеном, а толпится здесь своего и пришлого люда так много, что продавцам решительно негде выказать достоинства приведенных сюда лошадей.

Вот жмется к сторонке кучка карашарских калмыков. Они здесь редкие гости и, может быть, на этом базаре появились впервые. Их понимают плохо, а они и того хуже, но это вовсе не помешало толпе из лиц всевозможных национальностей окружить их сплошным кольцом страстно жестикулирующих и о чем-то неистово кричащих. Это – добровольные маклера, без вмешательства которых не совершается здесь ни одна купля или продажа…

Карашарка, прямой потомок знаменитых некогда баркюльских лошадок, пользуется и поднесь еще вполне ею заслуженной славой; вот почему пригон их на любой из базаров Хэнти составляет уже событие дня и собирает сюда богачей и любителей чуть ли не со всех концов города. Цены на них стоят обыкновенно очень высокие, а так как торгоуты в городах спускают с себя свою обычную суровость и надменность и являются именно теми простаками, которых всего легче остричь, то местные маклера (далялы), в надежде на порядочный магарыч (черинка), изловчаются всячески, чтобы не выпустить из рук выгодную продажу.

Завязываются ссоры, подчас потасовки, более ловкие врываются между торгующимися, убеждают их прийти скорее к соглашению, шумят и ругаются, если торг почему-либо затягивается, десятки раз поочередно запускают руки в рукава продавца и покупателя и потом дерут черинка с того и другого. Иногда старания даляла не приводят ни к чему именно потому только, что его же более ловкий коллега мешается в сделку и, узнав заявленную цену, внушительно замечает: «Так продешевить лошадь нельзя; я знаю покупателя, который даст тебе за нее много дороже…» Одураченный торгоут прекращает торг, а разочарованные далял и покупатель неистово набрасываются на смутьяна, который, разумеется, готов на все и дает ловкий отпор.

Шум и гам конских базаров, впрочем, хорошо известны каждому, кто хоть раз посетил города Центральной Азии. Говорят, обычай маклерства вызван исламом, но это едва ли верно: маклерство в ходу и в Китае и, как кажется, вовсе не чуждо монголам. Но откуда бы ни пришел этот обычай, он во всяком случае не сулит ни продавцу, ни покупателю ничего доброго, так как является не пособником, а всего скорее тормозом сделки: или продешевишь, или не досмотришь и купишь вовсе не то, в чем нуждаешься.

Но вот, наконец, торг состоялся. В городах Русского Туркестана для того, чтобы оформить его, достаточно одного заявления базарному аксакалу; в Китае же отправляются для этого в ямынь, где и уплачивают за каждое удостоверение по два цена ^[37]. Но далял тут, очевидно, более уж не нужен: он получил свою «черинка», давно уж юркнул в толпу и, вероятно, взглядом хищника высматривает теперь в толпе новую жертву…

К полудню конный базар обыкновенно пустеет. Толпа мало-помалу отливает в «Киндык» и разбредается по бесчисленным здесь трактирам, в которых, согласно с китайским обычаем, и заканчивает всевозможные сделки.

Китайский трактир – открытое помещение под навесом (пэн). Оно не блестит ни чистотой, ни комфортом: квадратные, а иногда, как у дунган, и длинные, насквозь промасленные столы, такие же скамейки и табуреты, – вот и вся его утварь; смрад и едкий чад – обычная в нем атмосфера; копоть на всем и повсюду; если что-нибудь подают, то подают до отвращения грязно… Да как же о чистоте тут и думать, когда с улицы несет сюда беспрепятственно пыль, а в непогоду, когда «Киндык» обращается в сплошную клоаку вонючей грязи, каждый проезжий обдает посетителя дождем брызг и комьями грязи! Публика же этих трактиров относится к окружающей ее грязи довольно безучастно.