Записки капитана флота - читать онлайн книгу. Автор: Василий Головнин cтр.№ 76

После сего они объявили, что если суда наши придут к самому городу Матсмаю или Хакодаде, то намерены они с помянутым письмом отправить одного или двух из наших матросов. При сем случае я заметил, что такое намерение весьма похвально, ибо матросы, явясь на наши корабли, тотчас могут уверить соотечественников наших, что мы живы; а для той же причины просил их позволить нам написать записочки, что мы все живы, и приложить оные к письмам, кои они думают разослать по портам. Японцы тотчас на предложение мое согласились, но сказали, что записки наши должны быть как можно короче и что их прежде нужно послать на утверждение в столицу, и потому советовали нам поскорее их написать, что я и сделал немедленно по возвращении домой.

После сего приступили мы к переводу японской ноты, для чего позволено было и господину Муру с Алексеем к нам ходить. В это же самое время явились и ученый с переводчиком голландского языка. Первое их посещение было церемониальное: о деле они ничего с нами не говорили, а только принесли нам в гостинец конфет, познакомились с нами и выпросили у меня на время французские лексиконы и еще две книги.

Между тем господин Мур сделал мне вдруг следующее нечаянное предложение: «Вам первому ехать на наши суда, – сказал он, – не годится, ибо вы причина нашего несчастия; Андрей Ильич (так зовут господина Хлебникова) при смерти болен, а матросы глупы и ничего не могут там порядочно пересказать, и потому мне должно ехать, а товарищем со мною надлежит быть Алексею, ибо он три года уже здесь содержится, а матросы только два; но как мне просить японцев о самом себе некстати, то вы все должны просить их об этом, ибо собственное ваше счастье от сего зависит; если вы сего не сделаете, то должны будете погибнуть». – «Как так? – спросил я. – Отчего?» – «Я знаю отчего!» – отвечал значащим тоном господин Мур. На сие я ему сказал: «Если японцы уже намерены послать матроса с письмом на русские суда, то это последует, конечно, по воле их правительства, без коего они никакой перемены не сделают, да и правительство их в таких решениях долго медлит; почему я отнюдь не намерен просить японцев о посылке вас первого на наши суда». – «А как скоро так, – отвечал он, – то вы увидите свою ошибку и раскаетесь, но уже будет поздно».

Я не понимал, что значили сии угрозы, и остался в недоумении при расставании нашем с господином Муром. Но на другой день сказал он мне сквозь стену, будто один из караульных открыл ему, что японцы хотят захватить командира с нашего судна и столько же офицеров и матросов, сколько нас здесь, их задержать, а нас отпустить. Но как при сем случае может быть кровопролитие, то советовал мне хорошенько подумать, что ему непременно нужно ехать первому, ибо матросы не могут так настоятельно говорить на судне, как он; а он убедит капитана Рикорда и двух офицеров сменить нас добровольно. Но это была такая сказка, которой едва ли поверил бы ребенок: возможно ли, чтобы караульный открыл такую важность, да и сказал он на скромного старика в 70 лет; и потому я отвечал ему сухо: «Сомнительно, чтобы это было их намерение».

Но тем дело не кончилось. Вскоре после сего господин Мур сказал, что намерение их не то, как он прежде мне сказывал, но они хотят все судно наше и со всем экипажем захватить, а потом отправить от себя посольство в Охотск на своем уже судне, и потому опять предлагал, что ему нужно ехать, а в известии своем сослался он на прежнего старика и другого, молодого, караульного. Эта басня была еще смешнее первой, и потому я дал ему короткий ответ: «Что Бог сделает, то и будет», – и замолчал.

Между тем мы перевели бумагу, назначенную к отправлению на русские суда. Она начиналась так: «От гинмияг, первых двух начальников по матсмайском губернаторе, к командиру русского корабля». Содержание оной было весьма коротко: сказано там, что приходил в Нагасаки посол Резанов, в сношении с ним японцы поступали по своим законам, но оскорбления никакого отнюдь ему не сделали; потом напали на их берега русские суда без всякой причины, почему при появлении нашего судна кунаширский начальник, считая всех россиян неприятелями Японии, взял нас семерых в плен; и хотя мы говорим, что поступки прежних судов были самовольные, но так как мы пленные, то японцы не могут нам поверить; почему и желают иметь от вышнего начальства сему подтверждение, которое надлежит доставить им в Хакодаде.

Японцы старались, чтобы мы перевели бумагу сию с величайшей точностью, держась как можно ближе литерального ее смысла, и таким образом, чтобы слова тем же порядком следовали одно за другим в оригинале и переводе, сколько то свойство обоих языков позволяло, не заботясь, впрочем, нимало о красоте слога, лишь бы только смысл был совершенно сходен. И потому несколько дней сряду с утра до вечера занимал нас сей перевод, и после еще не один раз начальники, рассматривая оный, присылали к нам для поправок. Наконец дело было кончено; мы сделали бумагам европейские куверты и надписи по-русски: «Начальнику русских судов»; тогда их отправили по портам.

27 марта представляли нас всех губернатору. Он был довольно высокий, статный человек тридцати пяти лет от роду, имел очень приятную физиономию. Свита его состояла в восьми человеках, и он родом был знатнее прежних двух губернаторов. Назвав каждого из нас по чину и имени из бывшей у него в руках бумаги, объявил он нам то же, что и двое начальников прежде объявляли, и обнадеживал, что дело кончится хорошо. Потом, спросив нас, здоровы ли мы и каково нас содержат, он вышел, а мы возвратились с переводчиками домой; и в тот же день с ужасом услышали сквозь стену разговоры господина Мура с переводчиками.

Он требовал, чтобы его одного представили губернатору, а когда Теске спросил, зачем, то господин Мур отвечал, что он желает объявить ему некоторые весьма важные дела. Но Теске сказал, что он не может быть представлен губернатору, доколе прежде не доведет посредством переводчиков до его сведения, по каким причинам он требует свидания с самим губернатором. Тогда господин Мур продолжал, что шлюп наш приходил описывать южные Курильские острова, находящиеся в зависимости Японии и японцами населенные, но с какой целью, он это не знает, а советует им допытаться от меня, ибо я один знаю сию тайну, потому что инструкций моих от начальства я никогда не показывал своим офицерам. Второе – что мы скрыли от них некоторые обстоятельства и в разных бумагах слова не так переводили; сверх сего господин Мур много говорил о некоторых других предметах…

Когда Теске его выслушал, то спросил, не с ума ли он сошел, что бредит такой вздор на свою погибель. «Нет, – отвечал он, – я в полном уме и говорю дело!» Тогда Теске вышел из терпения и сказал ему, что если он и дело говорит, то теперь уже поздно и не нужно, ибо прежнее дело совсем уже решено и оставлено, а участь наша, несмотря на старые дела, зависит от поступков наших судов, и если на требование их доставлен к ним будет удовлетворительный ответ, то нас отпустят. Но как он настаивал на своем, чтобы его представили губернатору, то Теске жестоко разгорячился; напоследок, заключив, что господин Мур действительно лишился ума, оставил его, а пришедши к нам, говорил, что господин Мур или сумасшедший, или имеет крайне черное (то есть дурное) сердце.

На другой день господин Мур начал и действительно говорить как сумасшедший, но подлинно ли он ума лишился или только притворялся, о том пусть судит Бог. Дня через два после сего пожелал он, чтобы его перевели к нам, на что японцы тотчас согласились и как его, так и Алексея поместили опять с нами.