Записки капитана флота - читать онлайн книгу. Автор: Василий Головнин cтр.№ 27

В полдень принесли мне обед, но я отказался от еды, однако же караульный отпер дверь и, проворчав что-то с сердцем, велел кушанье у меня оставить и запер дверь. Под вечер опять пришел ко мне тот же чиновник с переводчиком Вехарою и с Алексеем для объявления мне, что начальник города, полагая, что мне скучно быть одному, велел спросить меня, кого из матросов я желаю иметь при себе. На ответ мой, что они для меня все равны, он сказал, чтобы я непременно сам выбрал кого мне угодно, ибо таково есть желание их градоначальника; почему я сказал, что они могут со мною быть по очереди, и начал с Макарова, которого в ту же минуту перевели ко мне. Я уговаривал Алексея, чтобы он попросил японцев поместить его с Васильевым на место Макарова, но он на это не согласился, и сие заставило меня очень сомневаться в его к нам расположении.

При сем случае я узнал, что чиновник сей есть первый в городе по главном начальнике. Я спросил его, всегда ли японцы думают нас так содержать, как теперь. «Нет, – отвечал он, – после вы все будете жить вместе, а потом отпустят вас в свое отечество». – «Скоро ли сведут нас в одно место?» – «Не скоро еще», – отвечал он. Люди в подобном нашему положении всякое слово берут на замечание и толкуют; если бы он сказал, что скоро, то я почел бы речи его одними пустыми утешениями, но в сем случае я поверил ему и несколько успокоился.

Когда японцы нас оставили, то я обратился к Макарову. Он чрезвычайно удивлялся приятности моего жилища, с большим удовольствием смотрел на предметы, которые можно было видеть из моего окна; клетка моя ему казалась раем против тех, в которых были заключены господа Хлебников, Симонов, Васильев и Алексей и откуда его перевели ко мне. Описание их жилища навело на меня ужас: они были заперты в небольших клетках, сделанных одна подле другой, посреди огромного сарая, так, что клетки сии были окружены со всех сторон коридорами; вход же в оные составляли не двери, а отверстия столь низкие, что должно было вползать в них. Солнце никогда к ним не заглядывало, и у них господствовала почти беспрестанная темнота.

Обнадеживание японского чиновника и разговоры с Макаровым несколько смягчили грусть мою, и я стал за ужином в первый раз еще в Хакодаде есть и поел исправно, несмотря на то что здесь стол наш был весьма дурен и совсем не такой, как в дороге. В Хакодаде кормили нас отменно дурно, а особливо сначала, обыкновенную нашу пищу составляли: каша из сарацинского пшена, похлебка из простой горячей воды с тертой редькой без всякой приправы, горсточка зеленого луку, мелко накрошенного, или вареных бобов, а иногда вместо луку или бобов кусочка по два соленых огурцов или соленой редьки; изредка варили нам лапшу из бобовой муки, подавали гнилую треску или китовый жир вместо редечного супу и раза два в 50 дней дали по половине камбалы с соей на человека. Есть давали три раза в день: поутру в 8 часов, в полдень и в 4 часа вечера; пить же давали теплую воду, а иногда очень дурной чай без сахару.

Вечером принесли нам по одной круглой подушке, похожей на те, какие у нас бывают на софах, наволочки были бумажные, а внутри шелуха конопляного семени.

10 августа поутру переводчик Кумаджеро известил меня, что сегодня начальник города желает всех нас видеть и что после обеда нас к нему поведут. В назначенное время нас вывели на двор одного после другого, обвязав каждого около пояса веревкою, за конец которой держал работник, но рук уже совсем не вязали. На дворе поставили всех нас рядом; около четверти часа присланный за нами чиновник делал свои распоряжения, как быть шествию, которое после и началось таким образом: впереди шли два старика в простых халатах с большими палками, у коих на концах были насажены небольшие, фигурою на ланцеты похожие топорики, за ними шли рядом три намбуские солдата с саблями за кушаком, потом я, подле меня императорский солдат, а за мною работник, державший веревку; после меня таким же образом вели господ Мура и Хлебникова, матросов и Алексея; сзади же всех шли еще три солдата намбуские.

Нас вели очень медленно, почти через весь город, по одной весьма длинной улице, в которой все дома были наполнены зрителями. Тогда в первый раз мы заметили, что у них почти во всех домах были лавки со множеством разных товаров. С улицы поворотили мы влево на гору к замку, обведенному земляным валом и палисадом; воротами вошли мы на большой двор, где стояла против самых ворот медная пушка на станке о двух колесах, весьма дурно сделанных. С сего двора прошли мы небольшим переулком на другой двор, где находились в ружье несколько человек императорских солдат. Они сидели на постланных на земле рогожках в расстоянии около сажени один от другого; оружие же их, состоящее из ружей и стрел, было приставлено к стене подле каждого из них. Нас привели в небольшой закоулок между двумя строениями и посадили нас, троих офицеров, на скамейку, а матросов и Алексея на рогожи, по земле разостланные.

Тут велено нам было дожидаться, а между тем принесли курительные трубки, очень хорошего табаку, лучшего зеленого чаю, сахарного песку и стали нас потчевать именем главного начальника города. Тем из нас, которые любили курить табак, это было великим угощением, ибо по приходе в Хакодаде нам уже более ни трубок, ни табаку не давали (впоследствии караульные наши, составлявшие внутреннюю при нас стражу, находившись всегда подле каморки господина Мура, где было сделано для них место, иногда потихоньку давали ему курить из своих трубок сквозь решетку, но к другим не смели носить).

В ожидании, что будет далее, мы имели время поговорить между собой. Господин Хлебников рассказал мне о месте своего заключения. Описание его совершенно сходствовало с тем, что я прежде слышал от Макарова, а господин Мур уведомил меня, что он содержится точно в такой же каморке, как моя, имея два окна, в которые можно видеть несколько наружных предметов. Мы дожидались более часа.

Наконец в окно ближнего к нам строения назвали меня по имени (капитан Головнин; но японцы фамилию мою произносили почти как Ховарин) и велели ввести. Тогда два караульные солдата, идучи у меня по обеим сторонам, подвели меня к большим воротам и, впустив чрез оные в обширную залу, опять их затворили, а там тотчас меня приняли другие. Здание, в которое я вошел, походило одной половиной своей не столько на залу, сколько на сарай, ибо не имело ни потолка, ни пола. В ближней половине оного к воротам вместо досок на земле насыпаны были мелкие каменья; в другой же половине пол от земли возвышался фута на три, на нем были постланы соломенные, весьма чисто сделанные маты.

Вся же сия зала величиною была сажен восьми или десяти в длину и в ширину, а вышиною футов в восемнадцать и от других комнат отделялась изрядно расписанными подвижными ширмами; окон было два или три с вставленными в них деревянными решетками, а вместо стекол задвигались они бумажными ширмами, сквозь которые проходил тусклый унылый свет. На правой стороне подле возвышенного места в вышину фута четыре от земли во всю стену развешаны были железа для кования преступников, веревки и разные инструменты наказания, других же никаких украшений не было. С первого взгляда на сие здание подумал я, что это должно быть место для пыток, да и всякий на моем месте сделал бы подобное заключение – так вид оного был страшен!