Джон Сильвер. Возвращение на остров Сокровищ - читать онлайн книгу. Автор: Эдвард Чупак cтр.№ 35

Cтраница 35

Есть предположение, что упомянутые числа указывают на библейский стих о тучных и тощих коровах, не говоря уже о фараоне.

Потом, есть численный код, вырезанный на надгробии:

Есть надпись кровью на первой странице Библии: «Кровь».

Есть шифровальный круг — милостью влаги, луны и капустного рассола, — который был бесполезен до тех пор, пока я не отыскал его близнеца.

Еще я упоминал о том, что получилось, когда мы совместили эти два круга.

«And Last Icon» — «И последняя икона».

Да, в той черной Библии была еще одна загадка, которую Эдвард почти замазал чернилами. Я как-то писал о клочке с именем Евангелины, написанным его рукой. Кое-как я ухитрился прочесть то, что было написано в книге: слова о царице Есфирь.

«Дело же было исследовано и найдено верным, и их обоих повесили на дереве. И было вписано о благодеянии Марходея в книгу дневных записей у царя».

Итак, у нас еще есть царь с царицей, следствие и книга. Царь или царица означают богатство. Библия сойдет за книгу. А следствие попахивает инквизицией. Снова Испания. По крайней мере, тогда мне казалось именно так. Что можно выжать из фразы «повесили на дереве»? Я еще этого не знал, но предположил, что на том дереве могли расти и другие отгадки и пришла пора собирать урожай.

Стих казался мне вполне обоснованным: не собирался ли я навестить винный погреб дона Хорхе и забрать его сокровища? Эдвард тоже об этом знал, потому и страницу выбрал не случайно. Могло быть и так, что он нашел какую-то разгадку и утаил ее или пытался пустить меня по ложному следу. А может, разгадка относилась к другому шифру, которого я еще не нашел? Хотя Эдвард мог написать имя Евангелины без всякого повода, просто так. Я не знал, за что уцепиться. И это, возможно, тоже было частью его плана.

И, наконец, последний ключ: «Audacibus annue coeptis». Пройдоха предлагал нам начать все с начала.

Вот опять сюда спускается Маллет, неотвратимый, как чума. Эти шаги я ни с чьими не спутаю.

— Я нашел ответ, — выпалил он, чуть только у строился у меня под дверью. Я почувствовал, как корабль накренился под его тяжестью. — К шараде про икону. Я ее разгадал.

— С помощью капитана, не иначе.

— А вот и нет! Он спросил, не вижу ли я берегов среди этих букв. Я, как ни смотрел, не мог углядеть ни порта, ни гавани и спросил, каким крошечным должен быть берег и какими козявками люди на той земле.

— Ну ты и олух.

— Потом капитан сказал, что остров — это тоже земля. Я стал смотреть на те буквы, пока не свалился в обморок. А перед тем как упасть, мне померещилось, будто он парит над пергаментом. Остров.

— Стало быть, ты кильнулся?

— Только на секунду. Я сразу же встал. Капитан объяснил, что слово «остров» можно составить из букв. Получилось «Island ^[5] Atcon», и я только больше запутался.

— Не мудрено. Капитан не выпорол тебя за глупость?

— Он никогда меня не порол.

— Оно и видно.

— Он спросил, не встречал ли я на острове животных. Я решил, что он издевается или спятил, а потом я постепенно прочел это слово, Капитану даже не пришлось мне показывать: я увидел кошку. И все встало на место. Там ведь написано «On Cat ^[6] Island», верно? «На острове Кэт»?

— Не скажу.

— Так нечестно!

— Может, ты прав, а может, и нет. А что, капитан тебе не сказал?

— Он лишь засмеялся.

— Я бы тоже смеялся.

— Значит, правильно?

— Не скажу.

— Тогда я не играю! — выпалил Маллет и ударил кулаком в дверь. Правда, та почти не отозвалась.

Боюсь, у мальчишки в жилах не кровь, а неизвестно что. Долг зовет, друг мой. Мы должны вдохнуть в Маллета жизнь, как пара кузнечных мехов. У нас высокие обязательства перед этими недорослями. Я воспитаю твоего олуха, вложу ему в голову новый ответ, прежде чем мы доберемся до Испании, но пока нам еще предстоит путешествие по Лондону. Твой юнга, конечно, дуб дубом, но это твой дуб. Всегда успеется пустить его на растопку, окажись он непригодным к чему-то иному.

* * *

Снова я задремал. И все из-за лихорадки.

Что нынче за день и каков наш курс? Маллет не знает. Он перестал отзываться. Его нет. Я спросил, не Кале ли мы проходим. Как мы шинковали французов в свое время! Должно быть, я его спугнул. А может, ты отозвал его прочь — поискать лучшего яда.

* * *

Корабль делает поворот. Мы в Атлантике. Уже, так скоро. Ко мне в каюту пробралась сырость. Океан снова стал зеленым.

Где же Бонс?

Теперь я вспомнил.

Помнишь, как я лечил тебя от хворей? Их, кстати, было немало, включая трясучку, — я и с ней справился с помощью рыбьего жира и бренди. Но сейчас мои заслуги не в счет. Черный Джон страдал тем же, но не позволял мне поить его чем бы то ни было. Бонс давал ему ром и трутовый порошок. Они хороши от чесотки, но не от трясучки, и капитан начал лысеть. Это преподало ему и его волосам урок — будут знать, как лечиться у кого попало. Наконец Черный Джон изъявил желание обратиться ко мне. Я приготовил чесночно-лимонный отвар — до того горячий, что мог бы ошпарить кишки, и велел тебе лить его в капитанскую глотку. Тебя, помню, это позабавило. Капитан свалился кверху килем, но утром стоял на палубе, как и положено моряку.

Тебя я тоже поставил на ноги, когда ты маялся с нарывом у индийских берегов. Помнишь примочки из соли и табака? То-то. Я всегда о тебе заботился. А ты решил устроить мне встречу с петлей. От петли-то как раз нет лекарства.

Я даже избавил тебя от вшей — обмазал смесью рома и пороха. Вши сбежали к Кровавому Биллу и с тех пор жили счастливо у него на голове.