Под Андреевским флагом. Русские офицеры на службе Отечеству - читать онлайн книгу. Автор: Николай Манвелов cтр.№ 9

В случае если корабль сходил на воду из закрытого эллинга, в церемонию вносились небольшие коррективы – флаги поднимались над ним в момент выхода его корпуса из здания.

Не обходилось и без банкета. К церемонии спуска летом 1845 г. учебного 24–пушечного парусного фрегата «Надежда» было заготовлено 200 бутылок вина, три бочки и «погребец» водки (обычной и «гданской»). Забили должное количество «живности». Руководство кулинарным процессом осуществлял дворцовый кухмистер.

Успешный спуск судна на воду был законным поводом для представления к наградам строителей. Причем не только орденами, но и деньгами. Так, корабельным инженерам, работавшим над крейсером «Очаков», было выдано 5400 рублей – от 2500 рублей до 500 рублей каждому из пяти кораблестроителей.

Если корабль строился на иностранной верфи, то спуск на воду обставлялся достаточно скромно. Дело в том, что судно спускалось не под русским военным знаменем, а под коммерческим флагом страны–строителя. Так, при спуске в Киле (Германия) в 1899 г. крейсера «Аскольд» Морское министерство и Министерство иностранных дел Российской империи предприняли совместные меры и тщательно согласовали свои действия – на церемонии мог появиться германский император Вильгельм Второй, который, согласно германским военно–морским традициям, мог сам присвоить имя русскому кораблю. Инструкция Морведа в этом случае приказывала офицерам корабля быть в парадной форме (естественно, «как можно более чистой»), а на корабле в обязательном порядке поднять Андреевский флаг. Если же кайзера не будет, то быть в вицмундирах, а флаг поднять русский трехцветный, коммерческий.

Крайне редки были случаи, когда спуск корабля на воду не обставлялся различными торжественными церемониями. Например, без помпы спускали на воду подводный минный заградитель «Краб» – по официальным данным, из соображений секретности.

До последней четверти XIX в. существовала традиция установки на носу корабля специального украшения (чаще всего – деревянного), зачастую покрытого позолотой. Фигуры вели свою историю из глубокой древности – изображения мифических чудовищ несли еще древнеримские галеры и дракары викингов – и служили для первичной «психологической обработки» противника.

На парусниках носовая фигура, помимо эстетического и военно–психологического назначения, играла и весьма утилитарную роль. Именно за ним находились командные гальюны (уборные) – офицеры по этой причине издавна жили на корме.

Случалось, что гальюны прикрывались работами выдающихся скульпторов. Для флота творили Бартоломео Растрелли, Николай Пименов, Матвей Чижов, Михаил Микешин и Петр фон Клодт—Югенсбург (более известный нам как просто Клодт). Тем более что работы было много не только в районе гальюнов – на парусных линейных кораблях пышный декор украшал также корму, верхний пояс бортов и галереи.

Последним кораблем, для которого было изготовлено носовое украшение, стал эскадренный броненосец «Император Николай Первый». Причем первоначально на нем собирались установить бюст императора, ранее стоявший на одноименном парусно–винтовом линейном корабле, проданном на слом в начале 1874 г. Скульптура, впрочем, оказалась слишком велика и не подошла к форме форштевня броненосца. Тогда казной был выдан заказ скульптору–любителю капитану 2–го ранга Пущину, однако бюст его работы достаточно быстро демонтировали из–за повреждений, вызванных постоянными ударами волн и брызгами.

Весьма пышно было приняло украшать корму, хотя к началу ХХ в. сохранилась лишь традиция установки вызолоченного орла, да балконы на кораблях 1–го ранга – больших крейсерах и броненосцах. Балкон соединялся с адмиральским (командирским) помещением. Здесь морское начальство могло прогуливаться, либо просто посидеть в кресле в редкую минуту отдыха. Другое дело, что балконы зачастую крайне затрудняли ремонтные работы с винтами, чего в чисто парусную эпоху никто даже и предположить не мог.

Любопытно, что традиция размещения командного состава на корме сохранилась и с приходом века пара. И если в период главенства колесных пароходов она еще имела смысл, то появление винтовых кораблей сразу выказало массу неудобств. Сильнейшая вибрация от работы валов и винтов, необходимость создания специального колодца для подъема движителя (на первых паровых судах винт поднимали, чтобы он не мешал ходу под парусами) заставляли заслуженных марсофлотов ^[33] грустно вздыхать под закопченными парусами о былых временах.

Важной частью «морской риторики» были прозвища морских офицеров. С некоторыми из них мы постараемся вас познакомить.

Воспитатель Морского корпуса Николай Иванович Берлинский вошел в историю благодаря книге бывшего кадета и гардемарина Корпуса Сергея Адамовича Колбасьева. В повести «Арсен Люпен» фигурирует некий капитан 1–го ранга с прозвищем «ветчина» или «ветчина с горошком».

Вот, что писал в своих воспоминаниях контр–адмирал Советского военно–морского флота Владимир Александрович Белли:

«Последнего не любили за кажущуюся неискренность, даже известное высокомерие. Пожалуй, такое отношение к Берлинскому было несправедливо. Он работал много и много заботился об обучении кадет. А что он как человек был несимпатичен, так это тоже верно. Звали Берлинского «Ветчиной» за его исключительно розовый цвет лица при очень светлых бровях и волосах. Ну ни дать, ни взять – окорок!».

А это мнение известного советского геолога Сергея Сергеевича Шульца:

«Цвет лица у него был как ветчина. Говорили, что, работая в корпусе, он спускался под воду как водолаз. Кто–то из не любивших его матросов наступил на подающий воздух шланг. Однако Берлинского вытащили и откачали. Но следствием «любви матросов» остался цвет лица и перевод для «воспитания кадет в корпус…»».

Другой корпусной офицер – Александр Александрович Гаврилов – носил прозвище «ворса». Его происхождение объясняет уже знакомый нам Владимир Александрович Белли:

«…Человек неумный, но столь же старательный. Зла он никому не делал, но и толку с него было мало. В корпусе его очень не любили за формализм и придирчивость. Звали его «Ворса» по сходству его бороды с ворсой, т. е. с распущенными прядями смоленого троса. Рассказывали, что «Ворса», стоя на вахте на «Воине» ^[34] на Кронштадтском рейде, проделал весьма некорректный поступок. К левому трапу «Воина» подошла какая–то вольная ^[35] шлюпка или катер, с которой поднялись на трап какие–то гражданские люди и спросили, где стоит «Генерал–адмирал» ^[36]. Вместо того чтобы показать стоявший неподалеку корабль, «Ворса» заявил: «Где «Генерал–адмирал» не знаю, а здесь трап», – и указал рукой на трап. А то как–то стоял А. А. Гаврилов на вахте с 8 до 12 часов дня. Подали пробу матросского обеда, как это полагалось. Ее пробует командир, старший офицер и вахтенный начальник. Когда дошло дело до последнего, то «Ворса» приказал рассыльному на вахте матросу: «Кашицы мне, да побольше, да с кают–компанейским маслом». Таков был А. А. Гаврилов. Его не любили и не уважали».