Да только такое лишь в сказке бывает. А я сказок-то и не знаю почти, какие в детстве слышал – позабыл, а потом уже не до сказок стало. Это для лобастой, для сеньориты Инессы, здесь – страна волшебная, дивный город Севилья, отбитый у злых сарацинов ее пращурами, славными кабальеро, не боявшимися кинуть вызов самому королю кастильскому. Ведь не видела она почти ничего, а тут и Гвадалквивир, и каравелла у причала, и минареты мавританские под золотыми крестами.
И рыцарь рядом – я то есть, Игнасио Гевара – Белый Идальго, с платком ее у сердца.
…Вроде как шут на карнавале, что в доспехи вырядился, меч деревянный в руку взял.
А она рядом идет, меня слушает (о чем только говорю, не слышу даже!), сама что-то рассказывает, улыбается…
И так мне тоскливо стало – словами не передать, хоть трех бакалавров в окулярах за стол усаживай. Не привык я о том, что послезавтра будет, думать. Завтра – понятно, а вот послезавтра…
Уезжает завтра она, лобастая. Она уезжает, я остаюсь.
А там и послезавтра придет.
Оглянулся я, словно разбудил кто. Грязная улица, из-под каждой калитки – след от помоев, на заборах рожи гнусные намалеваны, кожура мятая под башмаки лезет. И другие рожи – из-под шляп мятых выглядывают. Кабы не дага моя да не слуги, что сзади топают, не отстают…
Севилья!
Это в горах заблудиться можно. Заблудиться, в замок заколдованный попасть. А здесь – все яснее ясного. Биржа сзади, Алькасар справа, а за ним уже и Башню Золотую, чтоб она провалилась, видать. Исхожено, изгажено, на углу каждом плевано…
А как вынесли нас ноги аккурат к Святому Франциску на площадь, так и вовсе сказка кончилась. Сгинули красные горы, и ущелья сгинули. Захлестнула нас толпа, завертела, к собору понесла, только и успел я лобастую за руку схватить…
– …И о том вам, жители славного города Севильи, фра Мартин сейчас поведает. Правда, фра Мартин?
Толкнули меня – крепко толкнули, да только не заметил я даже.
– Правда, фра Луне! И расскажу я тоже правду, одну только правду, добрые граждане Севильи!…
Святая Дева, Господь-Вседержитель! Они – жердь и громоздкий! И рожи те же, и сутаны. Только не в Касалья-де-ла-Сьерре они уже, а здесь, в Севилье, на паперти собора Святого Франциска.
…И толпа побольше будет – сотни в три.
– А правду эту нелегко узнать было. Ибо силен Враг в душах изуверов, злое дело сотворивших…
Затихла Инесса, ко мне плечом прижалась. То ли потому, что давят со всех сторон – то ли не потому вовсе. Оглянулся я – полна площадь. И как мы с лобастой шум этот не почуяли? Видать, не до того нам было.
А зря!
– Слыхали вы уже, добрые севильянцы, что исхищен был ребенок безвинный, родителей всеми почитаемых чадо единственное. А имя ему было Хуан Мартиньес, исхитили же его иудеи тайные, в личинах христианских ходящие: Альфонсо Франко, марран, и сын его Хуан Франко, марранже…
Слышали, как же… Оглянулся я, на лица добрых севильянцев поглядел. Ой, нехорошие лица! Хотел Инессе шепнуть, что убираться нам отсюда следует, да словно удержало что-то.
– …И брат его Хосе Франко, марран, и Давид Перехон, марран же. Гостию же святую для дела сего черного похитил злобный выкрест Бенито Гарсия…
Скользнуло имя – дальним эхом отозвалось. Или слыхал где уже?
…Нет, не вспоминается!
А жердь все голосу прибавляет, кабаном резаным вопит:
– И затащили они, марраны проклятые, оного Хуана Мартиньеса в пещеру, что у реки Эскарон, и бичевали его, и оплевали, венец терновый на голову возложили. И хулили при этом Господа нашего Иисуса Христа, и Деву Марию, и святых всех. Правда, фра Мартин?
Зашумела площадь – глухо, недобро, как море перед штормом. Дрогнула рука – та, что я пальцами сжимал.
– Правда, истинная правда, фра Луне! – прогудело в ответ. – И дали оному Хуану Мартиньесу полторы тысячи ударов бичом, и распяли его, после чего марран Альфонсо Франко вскрыл жилы на руке младенца безвинного и оставил кровью истекать, и лилась та кровь в сосуды, и пили те злодеи оную кровь, супротив Господа нашего проклятия изрыгая. После чего марран Хуан Франко достал нож цыганский с лезвием кривым и вонзил младенцу оному в бок, а марран Гарсия Франко сердце извлек и солью его посыпал. Правда ли это, фра Луне?
Охнула толпа, назад подалась. Сжались кулаки…Ая снова Касалью вспомнил. И это знакомо!
– Правда, фра Мартин! Чему же дивиться, добрые севильянцы? Разве не здесь, не в нашем городе, Господом и Девою Святой хранимом, раскрыт был заговор страшный? Или не помните, как проклятый Диего де Сусан, ростовщик подлый, и дружки его Хуан Абольфио да Мануэль Соли, выкресты мерзкие, оружие копили и разбойников собирали, чтобы по всей Севилье христиан перебить и храмы Божий сжечь?
– А разве забыли вы, братья, – подхватил бас, – что не остыла еще праведная кровь фра Педро Арбуеса де Эпила, инквизитора Сарагосы, пронзенного злодейским кинжалом прямо у алтаря? А кто убил его? Выкрест Сантахелла да выкрест Хуан Санчес!
И вновь отозвался люд. Уже не оханьем – ревом.
– Уйдем… – одними губами шепнула Инесса. – Скорее!
Да где там – уйдем! Со всех сторон стиснули, не продыхнуть.
– …Вот такое дело страшное сотворили те, кто за христиан себя выдавать смеет. Не спите, добрые севильянцы! Ходит враг возле нас, словно лев рыкающий! Каждый марран, каждый мориск – злодей от рождения, ибо прокляты они еще до зачатия. Что нужно с ними делать, братья мои?
И – всколыхнулось море, из берегов вышло.
– Бить! Бить! – заголосили, завыли со всех сторон. – Бить их! На костер!
Ступил вперед фра Мартин, ручищи над лысой башкой воздел:
– Не слышу вас, братья! Не слышу!
– Би-и-ить! На косте-е-е-ер! Кемадеро-о-о-о!!!
А в руке у фра Луне уже и факел горит. Потрескивает, желтым огнем подмигивает…
– Неужели это правда, Игнасио? Ведь они – пастыри, они не могут лгать!
Все-таки выбрались мы. Выбрались, в тихую улочку свернули. Поглядел я на лобастую – бледная вся, дрожит, взгляд испуганный такой.
Еще бы!
– Отец говорит, что Кастилия наша сходит с ума. Поэтому он не хочет возвращаться в Вальядолид, ко двору… Но как можно не верить Церкви?
И вновь было мне что ответить. Да только с чего начать? С Олы, с коровы красной, с головы на крюке – или с дуэньи глиняной?
Улыбнулся я, лобастую по щеке погладил. Взяла она меня за руку, пальцы сжала:
– А мне казалось, что нет ничего страшнее Королевской Измены… Отец считает, что нас всех ждет что-то ужасное, и даже мы не отсидимся в Анкоре. Вы… Вы защитите меня, Игнасио? Ведь вы эскудеро, будущий рыцарь, вы друг сеньора Кихады!…