– Рембо не отдам! – категорично заявил Робер и, хмуро глянув на пустой бокал, кивнул мастеру Григу. Тот ответил не менее хмурым кивком, тяжко вздохнул и наполнил его из дорожной фляги.
– Вот Рембо-то мне в первую очередь и нужен, – безапелляционно ответил гентский рыцарь. – Он будет всю ночь напролет на своей бандуре бренчать и развлекать мою бригаду.
– Вижу в конце ущелья каких-то солдат! – прерывая спор, самым непосредственным образом касающийся его ближайшего будущего, заорал откуда-то сверху бывший трубадур.
Жак, Робер и Недобитый Скальд, забыв о еде и питье, бросились на скалу. Вслед за ними, предусмотрительно прихватив лежащий рядом арбалет, поспешил и мастер Григ. Меж камней засверкали стальные шлемы.
– Это, наверное, возвращается брат Серпен! – обрадовался Жак. – Вижу рыцарские шлемы.
– С каких это пор Серпен и ушедшие с ним сержанты стали носить на шлемах генуэзские гребни? – ехидно поинтересовался Робер.
– Генуэзцы?.. Отлично! – Недобитый Скальд потеребил висящую на поясе булаву.
– Значит, брат Серпен погиб? – В голосе Жака звучало больше удивления, чем грусти. – Но я чувствую, что он еще здесь, по эту сторону Стены…
– Может, ранили да взяли в плен, – высказал предположение Робер, – хотя, конечно, брат Серпен не из тех, кого можно взять живьем. В общем, – завершил он короткую эпитафию, одновременно разглядывая осторожно приближающихся к укрытию солдат, – так или иначе, а нам нужно готовиться к новой атаке.
– Но почему они не идут колонной, выслав вперед дозор, а, оставив лошадей, пробираются меж камней? – спросил Жак.
– Скорее всего, заслышали издалека звуки боя, – ответил де Мерлан. – Вот их командир и решил не рисковать и выслал вперед наблюдателей. А вот и он сам, собственной персоной!
Примерно в четырех сотнях шагов от них, видимо считая, что он находится на безопасном расстоянии, появился богато одетый генуэзец. Еще один, потоньше и помоложе, но тоже одетый так, словно он находился не в трансиорданском ущелье, а на ежегодном праздничном приеме в генуэзской ратуше по случаю дня Святого Георгия, приблизился к первому и, вовсю размахивая руками, принялся его в чем-то убеждать.
– Мастер Григ! – спокойно произнес Робер. – Этим Лигурийским торгашам, похоже, пока неведомо, на какую дистанцию стреляют наши арбалеты. Не угодно ли вам, сударь, занять позицию, соответствующую высокому званию старшины гильдии каменщиков, и продолжить свои стрелковые упражнения? К концу нашего великого сидения в Джераше, помнится, вы уже так наловчились, что могли сбить шлем за сотню-полторы шагов.
Киликиец согласно кивнул. Прикрывшись куском запыленной мешковины, который делал его неотличимым от камней, он выбрался на самую верхушку скалы, осторожно взвел свое оружие и прильнул к прикладу.
– Там их двое – сказал Робер. – Похоже, что именно они и командуют. Капитан, скорее всего, тот, что постарше. Цельтесь мэтр, в того, что стоит справа и не размахивает руками. Бог вам в помощь и да не ослабит вашу руку это мерзкое пойло, которое мы с вами уже успели пригубить.
Мастер Григ, наводя прицел, подвигал арбалет вверх-вниз, затаил дыхание и плавно нажал на спусковую скобу…
Капитан генуэзских наемников, Франческо, прибыл на службу к императору Фридриху вместе со своим отрядом из далекого киликийского Тарса. За этот рейд им было обещано воистину царское вознаграждение, поэтому даже упрямые как ослы пизанские конные арбалетчики, приданные им для усиления, не препирались по дороге, а в точности выполняли все его приказания. Слава богу, что один из старых приятелей из императорской свиты за небольшое вознаграждение прояснил ситуацию и рассказал, с кем ему придется иметь дело. Франческо было глубоко наплевать, кого им придется догнать и убить – крестоносцев, церковников, мусульман, язычников или евреев, – было бы за это заплачено. Однако рыцари орденского братства, имевшие славу самых лучших бойцов Заморья, требовали к себе профессионального уважения – он был наслышан о них достаточно, чтобы не ринуться в бой сломя голову. Заслышав еще на подходе к узкому, удобному для засады участку лязг железа и крики, а чаще всего, предсмертные возгласы «Алла!», капитан лишний раз убедился в своей правоте.
Франческо остановил свой отряд в трех полетах стрелы, приказал всем спешиться, чтобы не маячить над камнями, а сам приблизился к предполагаемой вражеской позиции, чтобы лично провести рекогносцировку. В том, что преследуемые заперты в ущелье с двух сторон, не оставалось сомнений. Теперь торопиться было некуда. Он решил дать непродолжительный отдых своим людям, а на рассвете начать штурм. Неодобрительно поглядывая на черные грозовые тучи, медленно надвигающиеся со стороны побережья, думая что находится на безопасной дистанции, он вышел из-за камней, чтобы продемонстрировать врагу, с кем они будут иметь дело, а заодно и получше рассмотреть будущее поле боя.
В это самое время к нему подбежал юный наглец, из богатеньких, буквально навязанный ему местным консулом перед самым выходом из Тарса, и стал, размахивая руками, словно ветряная мельница, чуть не загонять его, старого и опытного командира, в укрытие. Капитан начал было объяснять мальчишке, что любому члену отряда, пусть даже и выходцу из знатной семьи, нужно знать свое место и раскрывать рот лишь тогда, когда капитан задает ему вопрос, как вдруг ощутил резкую боль в боку. Арбалетная стрела была почти на излете, однако она смогла пробить кольчугу и почти целиком вошла в мускулистое тело. Капитан, и так уже побагровевший от возмущения, на глазах у нескольких десятков наемников стал пунцовым, словно сицилийский померанец, и, тяжело засипев, рухнул на землю, как подкошенный. Он умер через полчаса, не приходя в сознание.
Своим точным выстрелом мастер Григ вызвал искреннее восхищение друзей, но оказал отряду медвежью услугу. После трагической гибели Франческо, после небольшого препирательства со старшиной пизанских конных арбалетчиков, командование отрядом наемников принял молодой Лоренцо – младший сын графа Лучиано, который был военачальником от Бога. Он быстро подчинил себе солдат и расставил их на позиции. Не дожидаясь завтрашнего утра, они открыли навесную стрельбу. Сен-Жермен был вынужден перебросить всех своих стрелков на новый участок, и они, не жалея стрел, устроили такой заградительный огонь, что генуэзцам пришлось отступить. Не успело солнце уйти к невидимому из ущелья горизонту, как приклад любимого арбалета мастера Грига украсили еще четыре зарубки, одна из которых, вдвое длиннее и глубже других, обозначала грешную душу капитана Франческо, уже ожидающую у врат, ключи от которых, как известно всем добрым христианам, доверены Спасителем святому Петру.
С наступлением темноты боевые действия сами собой прекратились. Прицельную стрельбу вести стало нельзя, а генуэзцы не разводили огонь, который мог бы служить ориентиром. Сарацины, соблюдающие все предписания своего учения, отправились творить вечерний намаз и угомонились.
Наступила тревожная ночь. Никто в лагере посланников, вплоть до последнего слуги, теперь не сомневался, что штурм, который решит их судьбу, начнется с рассветом. Густые слоистые облака, с вечера затянувшие небо, не пропускали в ущелье звездный свет. Луна еще не взошла, и в ущелье царил мрак, лишь кое-где отодвинутый светом разведенных костров. Если не брать в расчет усиленные караулы и наблюдателей, напряженно всматривавшихся в сторону вражеских позиций, то казалось что окруженный с двух сторон лагерь живет обычной походной жизнью. Единственным, что напоминало о постоянной готовности к отражению атак, были оседланные кони. Укрытые в самом конце глубокой скальной ниши, они недовольно всхрапывали, требуя вечернюю порцию зерна. Монголы и орденские слуги готовили ужин – от двух очагов, щекоча ноздри смертельно уставших за день рыцарей, шел головокружительный аромат жареного мяса.