Амеде Ашар. Сочинения в 3 томах. Том 3. Плащ и шпага. Золотое руно - читать онлайн книгу. Автор: Амедей Ашар cтр.№ 20

— Что же получилось? — обратился вдруг Коклико к Сент-Эллису. — Их было шестеро, а нас целых четверо. Не находите ли вы, маркиз, что дама, которую мы имеем честь провожать назад в христианскую землю, может составить себе плохое мнение о наших рыцарских подвигах при таком почти равном соотношении сил?

— Ты прав, черт побери! От этих разъездов ты, право, умнеешь, дорогой Коклико. Но что же нам теперь делать?

Пока Коклико искал ответ, в разговор вмешался Угренок.

— Как что? Сразиться друг с другом двое на двое. Кто теперь победит, тот и будет общим победителем. Тогда уже не четверо, а только двое будут против шестерых.

— Смотрите, каков Давид! Сейчас подай ему Голиафа, — смеясь, подхватил Коклико.

— Вообще я любитель баловать детей, и твое предложение довольно интересно. Но что будет, если на оставшихся двух победителей вдруг нападет отряд не в шесть, а в шестьдесят человек?

— Но ведь те двое — победители. Значит, они должны снова победить.

— Должны… Но все же, знаешь, нам следует незабывать о даме, с упоминания о которой мы начали этот разговор. Вдруг будет не шестьдесят, а… шестьсот человек. Это может и не понравится даме, не так ли? …Ну, ладно, иди, посмеялись и довольно.

Между тем, несмотря на счастливую развязку, Монтестрюк думал о том, как встретит его граф Колиньи, когда узнает, что великому визирю сообщили сведения о положении союзной армии. Маркиз, тот занялся своим любимым делом: украдкой вскидывать глаза на принцессу. Она же, лишившись сил в результате испытанных напряжений, впала в уныние. Вырвав из объятий смерти того, кто ехал теперь рядом с ней, она почти желала, чтобы смерть освободила её от страданий.

А Коклико задумался о том, каково сейчас его товарищу. Впрочем, он хорошо знал араба и был уверен, что тот благополучно выпутается из самого опасного положения. Понюхавший же впервые в своей жизни порох Угренок был полон счастливой радости, так характерной для его возраста. Вот таком-то состоянии вся группа и продолжала свой путь.

Через некоторое время уже спокойной езды к цели их нагнал на взмыленной лошади Кадур, чей желтый плащ бил прорван и прострелен в нескольких местах. Сей «проказник» похлопал себя по окровавленной груди и весело прокричал:

— Жив!

— А те, другие?

— Мертвы!

И хладнокровно занял свое место в группе.

Тем временем во французском лагере все, кто знал о затее Монтестрюка, считали его погибшим. Надеялись лишь, что поехавшие к нему на выручку Сент-Эллис и Мамьяни все же уцелеют и вернутся домой.

Орфиза прямо заявила Шиврю, что никуда не поедет, пока не получит известий о Монтестрюке. Шиврю пришлось смириться — насилие пугало его возможным возмущением со стороны молодежи, окружавшей Колиньи. Так что ему оставалось лишь ежедневно сопровождать Орфизу в её поездках в окрестностях лагеря, где она надеялась найти хоть какие-нибудь следы Монтестрюка. И вот, наконец, настал тот час, когда она с балкона своего дома увидела толпу, сопровождавшую вернувшегося Югэ и его товарищей. Все они в сопровождении встречавших их дворян вскоре оказались у неё в комнате. Кое как сдерживая слезы радости, она, наконец, сумела произнести:

— Жестокий! Сколько горя вы мне доставили!

Он же со счастливым лицом лишь по-рыцарски склонил перед ней голову и стал на колено. Тут графиня подала ему руку, приглашая встать. И лишь у одного из присутствовавших этот жест не вызвал удовольствия. То был Кадур. Ведь она забыла и о своем обещании, и о нем самом! Эта мысль жгла ему сердце, сердце восточного человека. И когда Орфиза направилась к двери, провожая Монтестрюка, он тоже направился за нею. Тут она, наконец, заметила его.

— А, это ты, — произнесла она, — ты, значит, тоже вернулся… Ну, тем лучше.

И она прошла мимо. Рассеянный взгляд, незначительное слово — вот все, что заслужил он своей преданностью! Ему припомнилась та минута, когда под ним упала смертельно раненная лошадь, потом другая, когда палач заставил встать его на колени… Что значат они перед этим последним ударом! Принести себя в жертву и не один раз — и остаться незамеченным! Нет, это невыносимо!

Простояв неподвижно несколько минут, араб, тяжело вздохнув, нашел в себе все-таки силы двинуться с места и направиться искать Югэ.

Ему посчастливилось: он заметил его, когда тот входил в дом, где располагался Колиньи. Араб почувствовал, что его место сейчас — рядом с Монтестрюком. Он быстро направился следом за ним.

Колиньи уже знал о прибытии Югэ и с нетерпением ждал его. Поэтому, когда сияющий и торжествующий Югэ вошел к нему, он встретил его с распростертыми объятиями.

— Позвольте, граф, — начал Монтестрюк, — быть может, сражение начнется весьма скоро, и нам нельзя терять ни минуты, чтобы изменить позицию всей армии, ибо она известна великому визирю не хуже самого Монтекюкюлли. Он может захватить нас врасплох завтра же.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Приготовьтесь к худшему.

— Да говори же, наконец

— Извините… я волнуюсь… это не просто…

— Хорошо, я жду.

— Ну, вот, я хочу сказать, что из рук такого человека, как Ахмет Кьюперли, нельзя вырвать пленника, не оставив там частицы самого себя… Своей жизнью я обязан предательству. Некто, знавший наши секреты, вынужден был выдать их, в качестве цены за мою жизнь…

— Кто?

— …Он думал, что действует благоразумно… Он принадлежит мне… Поэтому я беру все на себя. Если нужен виновный для военного суда, пусть все падет на меня.

Колиньи замер от неожиданности. Такого он никак не ожидал. Худшей ситуации он не мог себе представить.

Наступила тягостная пауза. В этот момент, всеми правдами и неправдами прошедший охрану, вошел в комнату Кадур. Он выступил вперед, отстранив Югэ, и произнес:

— Если тут есть виновный, то это только я. Однажды этот человек освободил меня от рабства. В тот день я сказал себе, что вся моя кровь принадлежит ему. Еще вчера он готовился к смерти. Для его спасения оставалось только одно средство. Даже если бы я убил Ахмета Кьюперли — а я мог это сделать — этого было бы недостаточно. Я сообщил этому турку все наши секреты, и моего господина освободили и отдали мне. То, что я сделал вчера, я сделал бы и сегодня, и завтра. Теперь возьмите мою голову, если хотите. Что же касается выданных мною сведений…

Араб остановился и передохнул. Видно было, что говорить ему было трудно. По-видимому, признание в предательстве давалось ему нелегко. А может, что ещё было у него на душе или… Но Кадур взял себя в руки и продолжил:

— Сегодня эти сведения ещё мало значат. Пока великий визирь двинет свои войска, они перестанут быть правдивыми. У нас целая ночь впереди. Этого достаточно, чтобы сделать их лживыми.

У Колиньи вырвался вздох облегчения. По-видимому, то же произошло и с Монтестрюком. Лишь лицо араба сохраняло каменное выражение.