Сен-Жюст. Живой меч, или Этюд о счастье - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Шумилов cтр.№ 85

Не понимал этого и Сен-Жюст. При жизни Марата он и не предполагал, что после его смерти сам станет глашатаем главной идеи покойного – идеи революционной диктатуры, внезапно осознав ее необходимость у гроба Друга народа.

А еще позже, уже незадолго до конца, Сен-Жюст окончательно поймет и причину странного, казавшегося «полубезумным», поведения Марата.

Осознав еще в самом начале революции недостижимость ее конечной цели – непросвещенное общество не имеет шансов построить светлое будущее (без изменения самой сущности людей), о чем тогда, кроме Марата, никто не задумывался (для осознания этого уже надо было пережить весь революционный апокалипсис!), не говоря уже

о том, что стоящим у власти просвещенным буржуа всегда будет выгодна темнота народа, Марат не мог не испытывать отчаяния. «Победить или умереть» – было нельзя. Оставалось сражаться без надежды на победу. Сражаться и умирать… Только, может быть, ради признания твоей жертвенной борьбы на общее благо в будущем…

Но эта истина открылась Сен-Жюсту только в последний день его жизни…

А пока в первые месяцы Конвента он только присматривался к Марату, давно заявлявшему о себе (как и Робеспьер), как о «голосе народа».

Сен-Жюст надеялся, что этот «голос» поймет и примет принципы его первой речи о суде над королем, которую он произнес 13 ноября прошлого года, как ее понял и принял Робеспьер. В конце концов, Антуан в точности «по-маратовски» потребовал казнить монарха без суда, считая, что Людовик XVI обвинен уже самой революцией

10 августа. Подобно тому, как сам Марат призывал расправиться с лавочниками-спекулянтами без суда, утверждая, что они обвинены уже самими действиями против них народа. Не тут то было.

«Подобными доктринами Республике причиняют больше зла, чем все тираны мира вместе взятые», – так якобы заявил Друг народа сидевшему рядом с ним Дюбуа-Крансе, выслушав речь Сен-Жюста.

Иначе отозвался Бриссо в своей газете «Французский патриот»: «В этой речи есть блистательные места, талант, который может сделать честь Франции». Чем нимало удивил Сен-Жюста, думавшего, что своей речью он нанес сокрушительный удар по позициям бриссотинцев. Но потом догадался: жирондисты рассчитывали переманить его на свою сторону, как переманили прежнего друга Робеспьера Петиона.

Собственно, они не были так уж и не правы. Ему самому долгое время казалось, что у жирондистов и монтаньяров кроме личных счетов нет принципиальных разногласий: все они были за республиканскую форму правления, все стояли за победоносную войну против европейских деспотов, наконец, все были против чрезвычайных мер.

Поэтому Сен-Жюст с самого начала решил не вмешиваться в межфракционную борьбу и заняться только принципиальными вопросами политики. Их он обозначил для себя три: вопрос о государственном строе, вопрос о конституции Республики и вопрос о защите национальных границ.

Первый вопрос решался определением судьбы короля. Оставить в живых Людовика, этот персонифицированный принцип обожествляемой монархии, означало поставить под угрозу существование новорожденной Республики. Дух монархии должен был быть уничтожен мистическим актом казни короля-первосвященника, и именно поэтому французский монарх должен был умереть насильственной смертью по приговору народа. Только тогда Революция становилась необратимой, а Республика обретала плоть и кровь.

Сен-Жюсту казалось, что своей «смертоносной» речью о короле он этот вопрос благополучно разрешил: столкнув с вершины первый камень, он вызвал к жизни лавину, которую невозможно было остановить.

Оставалось приступить к решению второго вопроса – разработке новых конституционных принципов управления страной. Потому так удачно выступив в первый раз в Конвенте в роли «юриста-законника», уже через две недели Сен-Жюст вновь удивил депутатов, представ перед ними в совершенно другой ипостаси – «экономиста».

29 ноября представитель департамента Эна произнес примечательную речь «О продовольствии». В ней он, глубоко проанализировав катастрофическое положение дел в экономике страны, сделал вывод, что такое положение возникло вследствие огромного выпуска бумажных денег-ассигнатов плюс вследствие плохого управления, вызванного неоднократной сменой власти. Выход Сен-Жюст видел как в ограничении эмиссии денег, так и в ограничении свободы хлебной торговли (вроде запрещения под страхом смерти вывоза зерна за границу), но, прежде всего, в оформлении более четкой административной системы управления. Тем не менее, противопоставив «честной» торговле «нечестную» спекуляцию, оратор одновременно резко выступил против «пут закона», которые могли бы ограничить свободу торговли в целом:

– Граждане, мне не по душе насильственные законы о торговле, – обозначил он суть своей речи. – Источник этого беспорядка следует искать в плохой системе нашей экономики. Требуют закона о продовольствии. Положительный закон такого рода никогда не будет разумным. Изобилие есть результат хорошего управления; а его-то нам и не хватает… Правильна та мысль, что свобода торговли – мать изобилия, но откуда же берутся путы, связывающие эту свободу?

Новая речь Сен-Жюста так же дружно восхитила Конвент, как и его предыдущая речь о короле. Овации долго не смолкали, и на этот раз Антуан, кроме новой похвалы со стороны Бриссо («Сен-Жюст делает честь своему таланту, защищая свободу торговли», – написал глава жирондистов), удостоился, наконец, похвалы и от Марата. В своей газете Друг народа писал: «Единственный оратор, доставивший мне некоторое удовольствие, – Сен-Жюст. Его речь о продовольствии свидетельствует о хорошем слоге, диалектике, дальновидности, это – мыслитель».

Потом Антуан догадался, почему его речь устроила обе стороны: он нечетко обозначил выход из продовольственного кризиса, который он видел в комплексном подходе к проблеме через ряд законодательных мероприятий, полагая, что частные меры приведут лишь к латанию дыр. Что, по-видимому, было тогда невозможно без перемены управления в целом. Слушатели же поняли только то, что все беды в экономике Сен-Жюст видит в ущемлении свободы торговли.

Говоря о перемене управления, Антуан фактически предупредил жирондистов об угрозе, которой подвергнется свобода, а затем и обе враждующие партии поочередно, если они немедленно не придут к общему мнению относительно национального спасения:

– Если управление останется таким же, как теперь, если не будет сделано ничего для укрепления республиканского духа; если позволят захлестнуть свободу потоком безрассудных и безнравственных действий, которые я наблюдаю сейчас… если мы незамедлительно не заложим основы Республики, тогда через шесть месяцев свобода перестанет существовать.

Ровно через шесть месяцев и один день произошло антижирондистское восстание. Как потом оказалось, вместе с жирондистами погибла и надежда на конституцию. Свободы тоже не стало – республика перешла к чрезвычайному правлению.

Жирондисты его не услышали. Зато услышали санкюлоты. 8 декабря депутаты с большим удовольствием приняли закон о свободе торговли, а в феврале 1793 года, когда ноябрьская речь Сен-Жюста «О продовольствии» вышла отдельной брошюрой, распечатанная по особому распоряжению Конвента, парижские секционеры ответили на это своей контрлистовкой. В ней они в угрожающем тоне потребовали ограничений этой самой всех так восхищающей свободы торговли для спасения страдающих от голода бедняков. И резко напали на тех, кто эту «свободу» отстаивает: «Народ знает, что ораторы, произносящие наилучшие речи и дающие прекрасные советы в народных собраниях, хорошо ужинают каждый день. К их числу принадлежит гражданин Сен-Жюст; сорвите с него отвратительную маску, которой он прикрывается!»